– Как «так»? – задорно спросил Гейб, наконец замедляя шаг.
– Ставить меня в неловкое положение! Ты можешь хотя бы пятнадцать минут не издеваться надо мной?
– Милая, я даже не начинал. Я всего лишь постоянно констатирую факты и абсолютно не понимаю, почему это тебя обижает. Нехорошо обижаться на правду, Изабелл, – мило улыбнулся мужчина и, крепче сжав мою руку, вновь помчался вниз по улице.
– Ладно, это уже бесполезно… Позволь поинтересоваться, куда ты меня так усердно тащишь? – устало проговорила я, смирившись со своей участью. Вырываться, кричать и отбиваться было бесполезно, мне оставалось только плестись следом за своим сумасшедшим спутником.
– Что значит «куда»?! Побывать в Париже и не увидеть Нотр-Дам де Пари – глупость чистой воды. И у нас все еще есть время, чтобы это исправить…
– Боже мой, за что мне такое наказание?! Мало того, что нам нужно преодолеть четыреста две ступени, так еще и по восемь евро вытрясли, сволочи французские! – причитала я, едва переставляя ноги. Позади было уже двести пятьдесят ступенек, но это едва больше половины, что совсем не радует. Еще и голова начинает кружиться, да и огромное количество мороженого, любезно впихнутого Гейбом в мой несчастный желудок, уже просится назад. Да уж, миссия «Впихнуть невпихуемое» выполнена, а вот удержать все на своих законных местах довольно проблематично. Кошмар.
– Так, отставить жалобы, рядовой Винтер! У нас наполеоновские планы по покорению Парижа, а ты сдалась при виде какой-то несчастной лесенки? Что за позор! – театрально всплеснул руками Гейб и продолжил яростно подгонять меня.
– Ты же архангел, давай телепортируемся на самый верх, тебе же ничего не стоит это сделать, – слезно заумоляла я, пытаясь сделать какое-то подобие щенячьих глазок. Видимо у меня ничего не вышло.
– Еще чего! – точно, решительно ничего. – Чем труднее дастся тебе восхождение, тем сильнее ты будешь ценить то, что получишь после. Так что молчи и поднимайся.
35 ступенек спустя…
– Ге-е-ейб, – заканючила я, чувствуя, что ноги, непривыкшие к таким длительным пешим прогулкам, окончательно немеют. Тяжело вздохнув, Габриэль повернулся и уставился на меня с укором:
– Что опять?
– Я устала и дальше не пойду. И если я умру здесь в одиночестве от голода и физического переутомления, это будет на твоей гадской совести.
Смерив меня недовольным взглядом, мужчина резким движением подхватил меня на руки, сразу же получив звонкую затрещину.
– А ну поставь меня на место, небожитель чертов! – закричала я, распугивая остальных смельчаков, решившихся подняться на смотровую площадку. Я так и продолжала истерично дубасить ангела по спине, пока тот не поставил меня обратно на пол.
– Чего ты верещишь, как сумасшедшая? Я тебя всего лишь на руки взял, а визгу как при расчлененке, – запричитал архангел.
– Так не смей меня поднимать на руки без разрешения! Сама как-нибудь справлюсь, – гордо заявила я, с остервенением метнувшись вверх по ступенькам.
49 ступенек спустя…
– Ге-е-ейб…
– Что?
– Понеси меня.
Четыре истерики, девятнадцать многозначительных вздохов и шестьдесят восемь ступенек спустя…
– Господи, как же здесь красиво, – пролепетала я, когда мы наконец взобрались на смотровую площадку.
С этого места открывался один из самых красивых видов на Париж. Красивее только с вертолета и на вершине Эйфелевой башни…
Светло-сиреневое небо слабо освещалось прощальными солнечными лучами, словно акварелью окрашиваясь то в нежно-розовые, то в пурпурно-синие тона. Внизу можно было увидеть толпы спешащих куда-то парижан, которые собирались насладиться последними часами воскресного дня, чтобы в понедельник не пришлось вздыхать о бездумно потраченных выходных. Кто-то спешил на вечерний спектакль, кто-то собирался посетить любимый ресторанчик, а кто-то просто неспешно прогуливался по посвежевшему городу, укутывающемуся в мягкую пелену сумерек. Столько сотен людей, и у всех своя особенная программа на этот кажущийся совершенно обычным вечер. Но мы все знаем, что в Париже по определению не бывает обычных вечеров. В этом и состоит прелесть особенных мест, как этот Город Света.
– Завораживает, не правда ли? – раздался тихий полушепот Габриэля за моей спиной. От неожиданности я едва заметно вздрогнула, поскольку полностью погрузилась в созерцание вечернего Парижа и начисто забыла обо всем, что меня окружало. И голос Габриэля весьма некстати ворвался в мой маленький кокон, разорвав хрупкое и уютное единение с городским пейзажем.
– Да… Завораживает, – негромко произнесла я, разглядывая стремительно сгущающуюся темноту. – Знаешь, мы уже целый день здесь, но все еще не видели Эйфелевой башни. Это, по меньшей мере, странно, посетить Францию и не увидеть ее символа вживую.
– Этот сюрприз я оставил на десерт, – ухмыльнувшись, заявил архангел. Взглянув на наручные часы, он снова взял меня за руку. – Нам пора. Ты же не хочешь пропустить все самое интересное?
Площадь Трокадеро. Идеальное место, чтобы почувствовать себя частью чего-то грандиозного и странного, порой необъяснимого с помощью одного лишь здравого смысла. Нельзя подобрать достаточно емкого слова, чтобы описать то, что творится по вечерам в этом месте, где собираются сотни людей, пришедших насладиться вечерней иллюминацией и поучаствовать в очередном флешмобе. Молодежь, пожилые пары, дружеские компании, кучки фриков, толпы туристов и огромное количество торговцев сувенирами – вот основная часть людей, которые разделят этот вечер с нами.
Осмотревшись по сторонам, я заметила, что многие девушки одеты в легкие белые платья длинной до середины икры и танцевальные туфли. Танцовщицы о чем-то переговаривались друг с другом, разминались и задорно хохотали, шутливо пританцовывая друг с другом.
– Здесь намечается очередной флешмоб? – поинтересовалась я у стоящего рядом Гейба. Загадочно улыбнувшись, он кивнул, не прекращая поглядывать на часы. Его поведение мне показалось немного странным, но я промолчала, продолжив рассматривать сияющую яркими огнями Эйфелеву башню и окружающий меня разнокалиберный контингент. Вдруг вышеупомянутые танцовщицы разбежались по разным частям площади, не прекращая хихикать. Некоторые молодые люди тоже засуетились, а неподалеку от нас с Габриэлем я смогла заметить несколько музыкантов, нервно листающих свои ноты. Это настораживало все больше, учитывая, что толпа людей, окружающих нас, начала стремительно рассеиваться, отходя на несколько шагов назад до тех пор, пока не образовался идеальный круг со мной и Гейбом по центру.
– Если ты сейчас же не скажешь мне, что здесь происходит, я возьму грех на душу и все же врежу архангелу по морде, – угрожающе зашептала я, с ужасом наблюдая за окружившими нас девушками в платьях. Теперь они стояли вместе со своими партнерами и неотрывно следили за каждым моим движением. Или это паранойя?
– Помнишь, ты ходила на уроки танго пару лет назад, еще когда встречалась с тем отвратительным банкиром Алексом? Можешь считать это своеобразным экзаменом, – приподняв брови, сказал мне Габриэль. Наверное, смертный приговор я бы восприняла сейчас спокойнее, чем эту новость.
– Ты хочешь сказать, что сейчас мне придется танцевать танго на самой многолюдной площади Парижа на глазах у тысяч зрителей?!
– Да.
Боже мой, я не хочу вновь возвращаться в тот танцевальный кошмар. До сих пор я с ужасом вспоминаю все попытки выучить хотя бы элементарные движения. А сейчас этот сумасшедший архангел собирается заставить меня повторить этот смертельный номер перед толпой народа и кучей талантливых танцоров?! Нет уж, увольте!
– Ты хочешь, чтобы я танцевала в джинсах и футболке? – последняя попытка отвертеться от ненужного мне танца. Жаль, что и она рассыпалась на миллионы песчинок, словно развеянных ветром из разбитых песочных часов, благодаря одному лишь щелчку пальцев.
Теперь вместо любимых потертых джинсов и растянутой бледно-голубой футболки на мне красовалось черное платье более изящного покроя, чем у остальных девушек, задействованных в безумной постановке Габриэля. Уютные кеды сменили танцевальные туфли на невысоком каблучке, а огненно-рыжие локоны рассыпались по плечам. Все в моем нынешнем образе казалось неестественным для меня самой, слишком дерзким и слишком отчаянным для той флегматичной и расчетливой Изабелл, которую я в себе воспитывала годами.