– Они на это от старости решились, а мы от чего?
– От немощи человеческой. Не бойся, ребёнка я как своего приму. Может, потом нам, как и Аврааму с Саррой, Бог истинно родного пошлёт.
– А этого тогда куда? Тоже в пустыню выгоним?
– Не говори глупости, – резко оборвал он меня, но тут же смягчился опять: – Что тяжелее достаётся, то ещё больше любишь. Никто не узнает, всё в тайне сохраним от чужих глаз и ушей. Если сын родится – Иваном назовём, в честь Иоанна Предтечи, а если девочка, то Марией, в честь Божией Матери, Приснодевы Марии. И будут они заступники нам пред Богом. Согласна?
– Ну, согласна… – кивнула я и спустя месяц оказалась в сущем аду – таком, в каком никогда не думала, что могу оказаться.
Впрочем, вру – думала. Думала, как это некоторые женщины могут шлюхами быть, как они ими становятся. Это же надо через себя переступить, чтобы с каждым незнакомым мужиком – не важно, симпатичен он тебе или нет, приятен или противен – ложиться в постель.
И какие такие могут быть роковые обстоятельства жизни, чтобы на это пойти – не насильно, а по своей воле? Нет таких обстоятельств. Ничто не может толкнуть тебя на это, если ты сама не хочешь. Остальное – оправдания и женское лукавство.
Однажды, когда я только вышла замуж, мне приснился сон. Будто б просыпаюсь я в каком-то деревенском доме на кровати под толстым одеялом. Кровать – большая, супружеская, двуспальная. Мягко, точно на перине, но бельё грязное, пахнет немытостью человеческого тела, мужской и женской. В доме темно, но на стене играют языки пламени от затопленной печки – свет всполохами озаряет кровать. Натоплено жарко, а я под толстым одеялом, так что едва дышу и мокрая вся, как в бане.
Рядом со мной голый мужик, с бородой, но лица не вижу, он спиной ко мне. С другой стороны женщина – тоже голая, пожилая, смотрит на меня и улыбается. А за ней, на самом краю кровати, ещё кто-то.
И тут я понимаю, что в доме полно людей. И все голые, ходят туда-сюда, что-то делают, разговаривают, смеются. Мне нестерпимо жарко, и я со всей силой отбрасываю от себя одеяло, а под ним молодой мужчина, с куцей бородкой, лицом же красив. Он так же, как и я, весь мокрый, дышит тяжело и говорит мне с трудом, как бы захлёбываясь:
– Разними ноги… Разними пошире, глупая… Я полижу тебе…
Он опускает голову между моих ног, и я чувствую его у себя там, в промежности. Его бородку, его язык, его зубы. Теку, как распоследняя сука. И ору то ли от страсти, то ли от страха…
Я проснулась и никак не могла опомниться от наваждения – сон не отпускал меня. Дикая сырость между ног и сумасшедшая дрожь в теле. Муж спал рядом, и я украдкой, чтобы его не разбудить, просунула руку под одеяло и опустила палец в вагину. И вмиг точно миллионы искорок взорвались во мне и полетели, пронизывая с головы от ног. С такой сладкой болью, что аж кричи. Подавив крик, я отняла палец и ещё долго лежала, не понимая, где я и что со мной. Когда же пришла в себя, стало противно. Чувство вины и боль раскаяния. А потом мучительная пустота в душе…
Просвещённые – в прежнее время я бы назвала их «так называемые просвещённые» – мирские люди сказали бы: это всего лишь оргазм. Мирские обычные люди сказали бы: такова женская природа. Обычные православные люди сказали бы: то греховная природа. Сугубо церковные – раньше я бы их назвала «истинно православные» – сказали бы: это действие беса.
Бес во всём – в мире, в плоти, в чувственности. А женская природа изначально падшая, так как Ева первой пала от искушения дьявола и Адама соблазнила на грех. В каждой женщине дремлет этот бес, каждая женщина по своей природе блудница. С юных лет я возненавидела в себе эту природу, и именно потому никогда бы не подумала, что могу впасть в самую суть своей искренней ненависти.
Задуманное муж не стал откладывать. Закончился рождественский пост, прошли Святки, и сразу после Крещения мы поехали.
Тот его знакомый батюшка по православному сайту жил в посёлке в соседней области – часа четыре на машине. Небольшой райцентр – частные дома, в основном. В одном из таких домов он и жил.
Встретил нас с ковшиком святой водицы. Дружелюбный, весёлый такой дядечка. Огромный, пузатый, с басовитым голосом. Словно медведь. Я перед ним, как дитя. Да и муж мой тоже.
– Мир дому сему, – муж несколько боязливо протянул ему руку.
– С миром принимаем дорогих гостей! Проходи, братушка, – сгрёб тот его в объятьях, и они трижды расцеловались.
– И ты, сестрёнка, проходи, – пропуская в дом, с хитрым прищуром оглядел он меня. – Да не бойся ты, я не съем!..
Дом у него – большой, под стать ему – удивил роскошью, которой бы позавидовал и иной архиерей. Убранство в русском стиле, всё в дереве, на бревенчатых стенах разные красивые штучки, на полу дорогие ковры. Кухня метров двадцать, с современной техникой, а посередине – массивный стол из дуба, ужин накрыт. В гостиной горел камин, перед ним диванчик, на стене шикарная плазма, а в другом углу – иконостас с аналоем.