Я думаю, мы получили друг от друга то, что хотели. Я мог своими художествами прокормить нас обоих, она же радовалась моим успехам, как будто своим. Она всегда верила в меня и мой талант. Любой, кто занимается творчеством, скажет, что о такой жене можно только мечтать.
А вот Березенюка она ненавидела. Он встречался с ней полгода до меня и даже успел намалевать её портрет в обнажённом виде. Очень жалею, что я не разбил ему тогда морду за это.
Как-то после секса мы лежали в постели, и она сказала:
– Знаешь, почему ты лучше художник, чем Березенюк? Потому что ты женщину любить умеешь. Березенюк же только выделывается, а на самом деле он слабый мужик. Секс с ним – самое мерзкое, что было в моей жизни.
– Сексуальная сила и талант – взаимосвязанные вещи, – отозвался я. – Это известная теория. На мой взгляд, она не лишена смысла. Это энергия, и она выходит из человека либо в виде половой активности, либо как-то ещё – творчеством или другим созиданием. Импотент или фригидная женщина не могут добиться ничего выдающегося.
– Правильная теория, – ответила она очень убеждённо.
Помню, эта её убеждённость меня напугала – так, как пугает любой фанатизм. Но ещё больше поразил страх самому стать когда-то импотентом – потому что тогда хоть не живи. А эта женщина, как писал Чарльз Буковски, оставит подыхать в канаве.
И вот это время настало. Я сидел на кухне и пил виски, а она ушла спать, словно чувствовала, что от меня ей как женщине больше нечего взять. Что же мне остаётся теперь? Да ничего. Канава.
Я допил и, разложив диванчик на кухне, заснул.
Одни считают, что алкоголик это тот, кто пьёт каждый день. Другие – что тот, кто если начнёт пить, то не может остановиться и пьёт до усрачки. Я же считаю, что алкоголик – это кто прикипел к алкоголю душой, это когда уже нет в жизни ничего более интересного, чем алкоголь.
На следующий день я пошёл опохмеляться в кафе «Мартиника», это в центре города, на той самой пешеходной улочке недалеко от набережной – там всегда собирался всякий творческий сброд вроде меня.
Пропустив пару кружек пива, вышел перекурить на воздух и снова увидел того негра. Он, как и вчера, играл на саксофоне. Раскачивался, хрипел грустью, рвал душу. Но возле него никого уже не было – наш народец такой: падкий на небывалое, а на бывалое не падкий. Насмотрелись и забыли.
Я подошёл и положил в его футляр от саксофона пятьсот рублей.
Он кивнул мне с благодарностью и продолжил играть, но видя, что я не собираюсь уходить, сделал паузу.
– Что, брат, всё бомжуешь? – спросил я.
– Да, брат, – усмехнулся он. – Застрял я у вас.
– Пойдём, угощу тебя пивом. Всё равно ничего не заработаешь.
Уговаривать его не пришлось. Он спокойно и послушно положил в футляр свой саксофон, и через пять минут мы сидели в «Мартинике».
– А чего в Питер не уедешь? – осведомился я. – Денег нет?
На его лице опять пробежала белозубая усмешка.
– Нет. Но в Питер я не хочу. Я хочу проехать через всю Россию, до Владивостока, а потом обратно.
– Зачем?
– Не знаю, просто хочу.
– Чудак ты. Как зовут тебя, кстати? Меня Виктор.
Принесли пиво и гренки. Он с удовольствием присосался к кружке с пивом, а потом с ещё большим удовольствием принялся за горячую, только что с огня, пахнущую чесноком закуску, промычал набитым ртом:
– Марсель.
– Имя-то нерусское у тебя. Отец назвал?
– Нет, мама. В честь отца. Так отца звали.
– Куда же он у вас делся?
– Не знаю. Уехал куда-то.
– А мама в Питере живёт?
– Мама умерла полгода назад.
Меня вдруг поразила догадка – и жалко стало парня.
– И ты эти полгода путешествуешь, да?
– Да, – ответил он, впервые без улыбки, а прямо, серьёзно взглянув мне в глаза.
– Ну, за твоё здоровье, Марсель, – я поднял свою кружку и легонько ударил ею об его кружку. – Ешь, пей, не стесняйся, сейчас ещё возьмём.
В итоге засиделись до закрытия. Выпили крепко, но всё равно было мало. И я приволок его к себе домой – у меня дома выпивка всегда имелась. А дальше ничего не помню. Утром проснулся на своём диванчике на кухне, башка болит, на столе недопитое бухло и срач страшный.
Рядом сидела Марина, она смотрела на меня – не то с укором, не то с жалостью. Долго молчала, потом спросила тихо:
– Витя, что с тобой происходит?
– Беда со мной происходит, Марин, – честно ответил я. Ну что ещё ей ответить? У самого на душе пусто и гадко.