— Деда, что с тобой? Ты какой-то грустный.
— У меня мама умерла вчера, — просто ответил дед.
Яна никогда не видела своей прабабушки, а только знала, что та живет в Таганроге. Девочка пришла в ужас.
— Ты уезжаешь на похороны, деда?
— Нет, — вздохнул он. — Ее сегодня похоронили. Мне сообщили слишком поздно.
И показал телеграмму.
В тот день дед был подавлен и опечален. Но обычно у него всегда было хорошее настроение, улыбка не сходила с лица, и каждую свободную минуту он стремился пообщаться с внучкой. Яна была смыслом его жизни, и он очень гордился ею.
Кинжал
Павел Романович увлекался коллекционированием. В книжном шкафу стояли альбомы марок, среди которых имелось немало ценных и попросту уникальных. Бесчисленное множество поздравительных открыток заполняли специально отведенные полки, где они были сложены по тематикам. На видном месте в серванте красовались модели самолетиков времен Второй мировой войны, и еще имелся огромный альбом с мягкими страницами, где были приколоты значки со всевозможными кораблями, яхтами и парусниками. Яна обожала рассматривать их, и вечерами они с дедушкой часто перебирали коллекцию, обсуждали и спорили, как все правильно разложить. А еще у дедушки имелся немецкий кинжал со стертой фашистской свастикой. Когда Яна была еще совсем маленькая, она случайно нашла его в шкафу среди постельного белья и была страшно удивлена.
Сколько Яна ни приставала с расспросами об этом кинжале, Павел Романович всегда отмалчивался, но однажды он все же рассказал его историю.
— Деда, ну, расскажи, откуда этот кинжал? - в очередной раз пристала Яна.
- Это секрет, это тайна, которую я не могу никому рассказать, - ответил дедушка. - Ты умеешь хранить тайны, Яна?
— Да, конечно, — поспешила заверить его внучка. — Я обещаю, я умею хранить тайны.
— Видишь ли, я эту историю никогда никому не рассказывал и об этом кинжале не знает ни одна живая душа. Хранение холодного оружия незаконно. А этот кинжал является холодным оружием. Ты понимаешь это? — еще раз спросил дедушка.
— И даже бабушка и мама не знают? — удивилась Яна. Глаза ее расширились и заблестели от любопытства.
— Да, детка, даже они не знают…
Яна вздохнула и решила уже, что дед сейчас вдруг передумает, но тот, внимательно посмотрев на нее, начал свой рассказ.
— Я был тогда еще совсем молодым, только окончил летную школу и получил диплом штурмана. Когда началась война, мы летали на бомбардировщике торпедоносце «ИЛ-4». Вот, видишь фигурку этого самолета? Мы их нежно называли «Илюшами».
— Деда, а какое звание у тебя было?
— Я был капитаном, детка!
— Когда я была совсем маленькая, то думала, что капитаны могут быть только на флоте и представляла тебя на большом белом пароходе или на паруснике с распущенными парусами типа нашего «Товарища». На фотографиях у тебя такая великолепная белая форма и ты такой молодой и красивый! — Яна улыбнулась, взяла фигурку самолета, повертела в руках, внимательно рассматривая.
— Вот, видишь, — продолжал дедушка, — это кабинка штурмана, то есть моя. А здесь размещались летчик и стрелок. У нас был приказ бомбить вражеские корабли. Мы обнаружили конвой, который уже начал втягиваться в устье реки, направляясь в порт. Мгновенно снизившись до минимальной высоты, наш торпедоносец устремился к одному из транспортов. Фашистские корабли заметили нас и встретили ожесточенным огнем. Вслед ударила и береговая артиллерия. Самолет шел среди шапок разрывов и водяных столбов. Все это выглядело как в страшном сне. Но Ил-4 уже лег на боевой курс, и ничто не могло ему помешать. Поймали цель в центр визира. Спустились ниже и сбросили торпеду. Маневрировать было поздно: вокруг корабли охранения и при развороте вся плоскость машины оказалась бы под прицельным огнем. Самолет пронесся над противником, поливая его свинцом из бортовых пулеметов. Торпеда попала в цель и взорвалась. Транспорт загорелся и стал тонуть. Экипаж лег на курс к своему аэродрому. Однако победа далась нелегко – наш самолет получил серьезные повреждения: пробита в нескольких местах штурманская кабина, с перебоями работал правый мотор. Ухудшилась и погода - прямо по курсу стояла низкая облачность, пришлось идти в полосе дождя при сильной болтанке. После двух часов полета стал хандрить и левый мотор. Летчик старался дотянуть до дома наикратчайшим путем. Вдруг правый мотор отказал. Торпедоносец начал терять высоту. Вести подбитую машину к нашему аэродрому в таких условиях оказалось невозможным, я, как штурман проложил путь к ближайшей посадочной площадке. До берега дотянуть удалось, но внезапно на нас налетели немецкие штурмовики, завязался воздушный бой. Нас обстреляли, левый мотор окончательно заглох, самолет потерял высоту, и мы резко стали снижаться. В это время на помощь к нам летели и наши «Ястребки», но было уже поздно. Я увидел, что пилот ранен, а вскоре понял, что он не пережил обстрела. Все происходило стремительно, в такие моменты начинаешь соображать очень быстро, очевидно, срабатывает инстинкт самосохранения. Я показал стрелку, что пора прыгать, но он тоже был тяжело ранен и лишь крикнул мне: «Прыгай, Павлуша, живи за нас!»