Когда я возвращаюсь домой, родители со своими самоклеящимися листочками стоят в столовой перед сервантом с посудой.
– Глянь-ка, – говорит мама, нахмурившись и показывая на сервировочное блюдо. – И о чем мы только думали?
Это блюдо они использовали постоянно, сколько я себя помню. На мой взгляд, в нем нет ничего плохого, но папа тоже хмурится и всплескивает руками.
– Ну что я могу сказать? – говорит он. – Это было в девяностые!
– В комиссионку? Ну, если ты не хочешь его оставить.
– Нет, точно в комиссионку.
Он несет блюдо к обеденному столу, который облеплен записками трех категорий. «Его», «ее» и «комиссионка». Последняя кучка самая большая и занимает почти весь стол.
– Вы хоть что-нибудь оставите? – спрашиваю я.
– О! – восклицает папа. – Привет, Флора!
Мама машет мне рукой.
– Я и не заметила, как ты пришла.
У себя в комнате я открываю учебник и начинаю делать домашнее задание, которое мне, как вольному слушателю, в общем-то не положено. Мистер Траут задал нам только задачи с нечетными номерами, но я собираюсь сделать все. Где-то на середине, когда я рисую циркулем идеальный круг, в дверь стучат.
Дверь открывается, хотя я не сказала «войдите».
– Как дела – спрашивает мама.
– Ничего. Уроки делаю.
– Сложно?
Я пожимаю плечами.
– Какой предмет-то?
– Геометрия.
Она кивает, склоняет голову набок.
– Мне почему-то казалось, что ты уже сдала геометрию.
Я не отвечаю, но ей, кажется, все равно. Она осматривает мою комнату. В груди у меня все сжимается, и я почти слышу голос Джессики, которая советует мне озвучить свои чувства.
– Есть идеи по поводу того, что ты хочешь оставить?
– Все, – говорю я.
– Мы могли бы купить тебе стол получше. Более современный.
– Мне остался всего год до колледжа.
– Ну ладно. Посмотрим, как он встанет в твоей новой комнате, а там решим.
– Я вообще-то только начала, – говорю я, показывая на учебник.
– Упс! Ну, тогда я пойду. Жду не дождусь субботы! Подруга рассказала мне про новый магазин в Беркли, можем сходить туда посмотреть.
– Ты собираешься выбирать шторы, хотя мы еще не знаем, где будем жить?
– Я уже знаю, какой стиль мне нравится. В турецком духе. Посмотрим, что там есть.
– Ну ладно, – говорю я.
– Вот и отлично. Ну, занимайся. А мы с папой начнем разбирать кладовку. Знаешь, мы неплохо проводим время, – она улыбается в подтверждение своих слов. – Так важно отпустить прошлое. Мы все время делимся воспоминаниями и смеемся. И мы выбрасываем столько ненужных вещей, это прекрасное чувство.
У меня мутнеет в глазах, но тут же проходит. Во мне с опасным жужжанием взвивается пчелиный рой, но я усмиряю его и говорю:
– Рада за вас. Но мне правда надо заниматься.
Я опускаю взгляд в книгу, но ничего не вижу. Сижу неподвижно, жду, когда захлопнется дверь. Мамины шаги стихают, удаляясь по коридору. Я открываю чистую страницу в тетради и берусь за циркуль, но нажимаю слишком сильно, грифель ломается.
Откладываю домашнюю работу и открываю ноутбук. Начинаю искать ткани в турецком стиле, создаю новую папку в «Пинтересте». Подбираю рисунки и цвета, фотографии турецкой плитки для вдохновения. Выясняю, что есть разные традиционные мотивы: с животными, цветами, деревьями. В конце концов я устаю и поддаюсь уютному зову постели.
Посреди лекции о теореме Пифагора мистер Траут что-то замечает в окне. Его лицо преображается, озаряясь улыбкой. Я поворачиваюсь туда, куда он смотрит, и вижу женщину с корзинкой для пикника.
– Флора, – говорит он, – сделай одолжение и закончи разбирать это доказательство. А потом переходи к следующему, – уже на полпути к выходу он оборачивается. – А потом к следующему.
Я выхожу к доске и беру маркер. Поворачиваюсь и вижу, как мистер Траут обнимает женщину. Потом она достает плед, который несла под мышкой, и раскладывает его на траве прямо под окнами кабинета.
Я заканчиваю чертеж мистера Траута, попутно объясняя, что к чему, потом поворачиваюсь к классу. Все смотрят в окно, где женщина достает из корзинки для пикника два сэндвича, завернутых в пергамент и перевязанных бантиками. Следом из корзинки появляется тарелка с клубникой и два узких бокала для шампанского. Она эффектным жестом извлекает бутылку газированной воды, что-то говорит, и оба смеются, запрокинув головы.