Я просовываю тощие веснушчатые руки в рукава форменной красной ливреи, в которой выгляжу как чокнутый фанат Майкла Джексона.
– Спасибо на добром слове, Дэйв. Ты отлично умеешь подбодрить.
Дэйв пропустил мою колкость мимо ушей.
– Я пытаюсь тебя спасти от тебя самого. И от участи дрочить до конца жизни.
– Дэйв.
– Да, мой сладенький?
– Гори в аду.
– Ты такой милый, когда злишься, – проворковал он и чмокнул меня в щеку. – Хотя бы спроси ее.
– О чем – спроси? – Дэни вышла из туалета, вытерла руки бумажным полотенцем, скатала его в шарик и точным броском швырнула в мусорку, победно вскинув кулак, когда он приземлился в ведро.
– Э-э… Да мы тут говорили о фильме «Я ступаю по этой земле», – быстро сказал я, заливая в аппарат для попкорна искусственное сливочное масло, от одного вида которого можно отравиться.
Дэни фыркнула. Мне этот звук казался убийственно привлекательным. В моем воображаемом фильме она часто так делала. Зрителям понравится. Дэни взяла щипцы и равнодушно потыкала пережаренные сосиски, греющиеся в печке.
– Ах да. Тот фильм, который вроде как проклят? Ну конечно!
– Ты что, не смотрела «Шоугерлз»? Проклятые фильмы очень даже существуют.
Дэйв поднял правую руку.
– Факт.
Дэни закатила глаза.
– Я не про плохие фильмы, а про проклятые. В смысле, которые нельзя смотреть. Никогда. И вообще, как это Скратше умудрился раздобыть копию? Я думала, она хранится в каком-нибудь свинцовом сейфе.
Я открываю коробку пластиковых трубочек и начинаю перекладывать их в диспенсер на прилавке.
– Вот уж не знаю. А что касается проклятия, то, как утверждает наш оплот журналистской этики «Дэдвуд Дэйли Геральд», который читают целых восемьсот два человека, если только сегодня кто-нибудь не умер, во время показа «Я ступаю по этой земле» открываются врата ада. Это вроде как смесь «Волшебника из страны Оз» и «Темной стороны Луны», без наркотиков, но зато с демонами.
Дэни широко улыбнулась, и в моей голове пронеслась очередная сцена из моего фильма.
Сцена 12: Дэни и Кевин бегут по полю, заросшему люпином. На заднем плане рок-фолк-группа играет ироничную, но чувственную любовную балладу. На Дэни белый сарафан, обнажающий плечо с классной татуировкой: сакура плюс имя ее младшего брата.
– Я сделала для тебя кружку на уроке ироничной керамики, – говорит она и протягивает мне кружку из цельного куска глины, без дырки.
– Спасибо. Ироничный кофе – мой любимый напиток, – отвечаю я, и камера фокусируется на моем мужественном подбородке, покрытом сексуальной щетиной.
Наши лица склоняются друг к другу в поцелуе. Мы не замечаем, как к музыкантам приближается толпа зомби.
Очнувшись от своих фантазий, я обнаружил, что Дэни вопросительно смотрит на меня.
– Так, о чем это я… – продолжил я, покраснев. – Раз уж сегодня последний день «Киножути», может, Скратше появится тут?
Дэни взяла две соломинки и надела их себе на резцы, как клыки.
– Да он небось занят: поджаривает невинных младенцев в духовке.
Дэйв пожал плечами и щедро обмакнул начос в сырный соус.
– Это просто новая порция пищи для слухов про Скратше.
Вот уже несколько десятков лет мистер Скратше был любимой городской легендой Дэдвуда, штат Техас. Он приехал сюда в 1963 году, когда страна еще оплакивала безвременно почившего многообещающего президента, и немедленно купил обветшавший городской кинотеатр «Кинопуть», построенный еще в 1920-е годы. В течение года он превратил его в «Киножуть» – кинотеатр, специализирующийся исключительно на ужастиках. Он был оснащен такими передовыми фишками, как система «запаховидения», сиденья с электрошоком и скелеты, падающие на зрителей с потолка на невидимых лесках. К тому же там был единственный в радиусе сорока миль 3D-экран. На премьеры фильмов народ съезжался из самого Абилина. Лично я понятия не имею, зачем затевать бизнес в Дэдвуде[4], который вполне оправдывает свое название. Уехать куда подальше – пожалуй, лучший вариант для жителей Дэдвуда. Если, конечно, у вас вообще есть варианты.
Ну так вот.
Скратше никто не видел уже много лет, даже мы. Когда в кинотеатр набирали сотрудников, нас всех попросили заполнить короткую анкету со странными вопросами о наших мечтах, надеждах и страхах. Потом я получил по почте короткую записку, написанную очень официальным почерком: «Поздравляем, мистер Грант. Вы нам подходите. Искренне Ваш, Николас Скратше».