Выслеживать Вавилонского Дракона оказалось не так сложно, Брамбеусу даже не пришлось использовать свои охотничьи секретики, а старому китайцу — алхимическое чутье. Достаточно было просто идти по следам разрушения, ориентируясь на паникующих лемурийцев — так Сунлинь Ван с Брамбеусом и добрались до рынка, где впервые увидели Сируша вблизи, чуть не утонув в глубине его глаз.
Барон, питаемый азартом, решил выстрелить, но слишком поздно вспомнил, что ружье не работает — Дракон зашипел и кинулся на торговые палатки, раздирая ткань и разнося все вокруг.
А потом начался пожар — существо, видимо, задело то ли лампадку, то ли что еще, и голодное пламя принялось бушевать, превратив и без того напряженную охоту в еще более интересную и опасную — Брамбеус все не мог нарадоваться.
Черный дым жалил глаза.
Барон с алхимиком решили, что им нужно разделиться и каждому, как сказал Брамбеус, «охотиться так, как он привык» — ведь это вовсе не было соревнованием, скорее общим делом, желанием целой своры охотников поймать зверя, разделив добычу— каждому нужен был свой трофей.
Возникший из неоткуда маг не смутил барона — Брамбеуса вообще ничего не смущало, пока в руках было ружье.
— Достопочтимый алхимик! — крикнул барон. — Вы меня слышите?!
— Да, — ответил Сунлинь Ван откуда-то с другой стороны огня.
— У меня тишина, но я приложил одного их мага! — Брамбеус кричал с такой силой, будто бы они с алхимиком находились по разные стороны огромного карьера, или, того пуще, залива Ла-Манш. — Иду глубже.
Стараясь не подпалить своих старинных одежд — не из соображений безопасности и возможных ожогов, а для того, чтобы не раскошеливаться на новенькую одежку от личного портного, — Брамбеус пошел глубже в пожар. Все лемурийцы благоразумно разбежались, и барон внимательно вглядывался в каждое движение, ведь любое слишком резкое могло означать, что охотнику пришло время стать добычей.
Поэтому, когда Сируш, сверкая птичьими когтями, прыгнул на Брамбеуса, тот моментально уклонился, даже успев ударить тварь ружьем. Та зашипела — на мгновение барону показалось, что за Вавилонским Драконом тянется огромная холодная тень, она одновременно шлейфом тащится по земле и колышется в воздухе, вздымаясь к небесам, извиваясь, как огромная змея, и раскидывая в обе стороны гигантские крылья.
Списав это на игру света и тени от палящего пламени, барон принял боевую стойку.
— Ну давай, — поманил он Сируша свободной рукой. — Иди к папочке.
Как оказалось, подготовился к бою Барон напрасно — зверь зашипел и, не желая больше иметь дела с ружьем, рванул дальше.
Брамбеус закашлялся — пожар разошелся не по-детски.
— Господин Сунлинь Ван! — позвал барон. — Оставляю зверя вам, будьте осторожны!
Прищурившись и слезящимися глазами глядя сквозь черный дым, Брамбеус увидел, что огонь подбирается к телу отключенного им лемурийского мага.
Беда барона — как ему самому всегда казалось, — заключалась в том, что, несмотря на огромные размеры тела, сердце его было еще больше — а потому всегда перевешивало.
В хаосе погони и пожара, достопочтимый алхимик Сунлинь Ван потерял две деревянные палочки, привязанные к поясу — теперь старый китаец еще сильнее цеплялся за две оставшиеся. Мантию подпалило, но алхимик каждый раз не давал ей загореться полностью, хоть языки пламени и становились все сильнее.
Сунлинь Ван настороженно всматривался в огонь, каменные своды и разрушенные палатки, но постоянно сбивался, соскакивал с нужных рельс — алхимик не переносил хаос и не мог сосредоточиться, его стихией был порядок, где даже самое незаметное изменение реальности, ее дрожь, можно почувствовать.
Старый китаец вновь вспомнил слова своего отца в их простеньком доме с протекающей крышей, слова, которые тот говорил на каждой чайной церемонии, ради которой отец не поскупился купить дорогой чайник, в три его зарплаты, и такие же чашечки. Отец всегда говорил Сунлиню, что порядок — залог всего, но если случиться так, что вокруг сомкнется непроглядный хаос, и от него не будет спасения, надо просто научиться превращать его в порядок, хотя бы внутри себя. Потому что не существует одного без другого, и железным усилием стальной воли можно обратить врага в друга, произвести ту самую, как уже теперь понимал алхимик, трансмутацию.
Потому достопочтимый Сунлинь Ван закрыл глаза, крепко держась за обрубки веток. Внутри наступала гармония, посторонние шумы перестали беспокоить, и тогда…
Тогда алхимик почувствовал, как на него прыгает Вавилонский Дракон — еще за секунду до самого прыжка.