— А если нет? Если не останусь?
Бальмедара пожала плечами.
— Тогда дежавю, и все версии в иных вариантах реальности, вернутся — единый канат распутается до ниточек.
Психовский опустил голову и призадумался — быть единым для всех оттисков это, конечно, здорово, и никакого тебе дежавю, и частью Дракона без своего же ведома точно не станешь. Да и в Лемурии тепло, чудные ночи, а о снеге никогда не слыхали — это отдельна радость. Но все же… чем больше его, Грециона Психовского, в разных оттисках, тем больше приключений и тем насыщенней жизнь на всех Греционов вместе взятых, а на месте профессор усидеть не мог дольше положенных университетских занятий.
— Что я буду делать? — улыбнулся Грецион. — Пожалуй, вернусь обратно — у нас с Фебом еще турне не закончено, да и с моей одеждой надо что-то делать, устрою себе хороший шоппинг. После борьбы с собой внутри Дракона, и с Драконом внутри себя, это то, что нужно.
— И пара сладких вафель, — мечтательно отозвался Аполлонский который, вместо того, чтобы есть угощения, зарисовывал их.
— И пара сладких вафель, — хмыкнул профессор.
Бальмедара кивнула.
— Господин Сунлинь Ван… А вы что будете делать? Помните, вы говорили, что Вавилонский Дракон — ключ к Философскому Камню, — профессор сделал глоток из кубка. — И эти ваши глаза насчет королевского золота моих глаз… теперь я понимаю.
— Да, — добавила Инара. — Вам нужны были глаза и сердце….
— Буду искать этот самый ключ, если вы не против — я алхимик, а не вивисектор, так что никаких печеней, селезенок и других интимных органов по началу. Это же вам не олень, — рассмеялся китаец, почесывая бороду. — Для начала, я просто изучу предмет моих долгих поисков. Боюсь, что он уже далеко не вместилище царей — а представить себе царский камень без царей…. А еще, почаще стану играть на флейте.
Инара посмотрела на мерцающее цветным небо и на нескончаемый парад планет. Вот мир и стал капельку лучше, капельку справедливее, капельку добрее — и, ирония судьбы, это случилось не благодаря девушке, хотя она и стала той, кто кинул с заледенелого обрыва камушек, постепенно превратившийся в снежный ком.
Но главное, думалось Инаре, что все в конце концов стало лучше. А уж кто тому причина…
Девушка вздохнула и мечтательно протянула:
— И только розы, только запах.
Пьянящий мир и небеса…
— Красиво, — отозвался Грецион. — У меня студенты тоже такое пишут. Неисправимые юные романтики…
— А ты — неисправимый старый, — хихикнул Художник.
Они рассмеялись и выпили.
— Мне вот интересно, — вдруг отвлекся от рисования Федор Семеныч. — А где Лемуры? В Лемурии я скорее ждал их, чем ящеров…
Бальмедара рассмеялась, улыбнувшись — Грецион подметил, что улыбка магини стала нормальной, больше не смущала.
— Хотела бы я знать ответ на этот вопрос сама.
По сознанию Психовского шепотом прокатилось религиозное бормотание, запахло кислыми ягодами. Профессор вспомнил еще один вопрос, так и оставшийся незаданным:
— Барон, а вы до сих пор ничего особенного не слышите и не видите?
— Не-а, — с набитым ртом отозвался тот. — Спасибо вот этому.
Освободив руку, Брамбеус постучал по голове.
— Устойчивая психика? — предположил Аполлонский.
— Металлическая пластина! — рассмеялся барон. — Меня как-то убедили сделать операцию, и, надо же, она мне помогла!
Грецион не выдержал и залился хохотом.
— Кстати, Федор Семеныч, вы обещали мне портрет…
— Помню-помню, — отозвался художник. — Как вам с ружьем на фоне храма?
— И на ящере! — вскинул руку Брамбеус.
— И на ящере, — не стал сопротивляться Аполлонский, уже пожалев бедную рептилию.
Внезапно в зал — а застолье устроили прямо в храме, где от статуи пернатого Змия остались лишь обломки, которые хотели заменить статуей Вавилонскому Дракону — влетела фурия, что-то очень размытое, нечеткое и громко вопящее не пойми что. Грецион напрягся. Брамбеус, будто переключивший скорость и режим действий с «есть» на «бить», выставил кулаки и вскочил из-за стола.
— Ну давай, давай, — дожевывая, протянул тот.
Фурия упала в ноги Сунлинь Вана — когда она замерла, то на поверку оказалась тощим и длинным молодым человеком.
В зал вбежало два запыхавшихся лемурийца, хотевших схватить нарушителя спокойствия, но алхимик жестом остановил их.
Ноги старому китайцу чуть ли не целовал переводчик.