Грецион отвернулся, сморщившись. Вскоре, гадкое ощущение рассеялось.
Хоть небо и решило устроить артиллерийский обстрел всего живого, скрыв мир под белой шубой из снега, дороги, на удивление профессора, оказались расчищенными — да и водитель ехал как-то чересчур даже мягко, такси не прыгало, машину не заносило.
Так, под звуки очень странного радио, с волн которого звучала то громогласная классика, то металлический кряхтящий рок, Грецион добрался до аэропорта. Из-за снега видно было лишь общий силуэт аэропорта — будто тот прикупил на барахолке слишком уж большую футболку, размеров на пять больше, и сослался на то, что так сейчас просто на просто модно.
Профессор подумал, что ситуация изменится, когда он выйдет из машины — ошибся. Даже так аэропорт казался каким-то размытым чертежом, на который неумеха-механик пролил ночной кофе.
И несмотря на ужасную погоду и невероятную усталость, от которой покалывало в груди, Грециона тянуло вперед, навстречу новому — он всегда любил такие авантюры, без раздумий соглашаясь на все, что казалось ему интересным, пусть это и казалось настолько невозможным, что даже автор-фантаст сказал бы: «Хватит, перебор!».
Но Психовский ощущал, будто бы он просто не мог не идти, вот и все. Откуда это ощущение взялось — непонятно.
— Как бы ваш рейс не отложили, — пробубнил на прощание водитель.
— Мыслите позитивней, — улыбнулся профессор, из этого самого позитива состоящий примерно наполовину; вторую же половину, к слову, занимал сарказм. — Снегопадом свойственно резко начинаться и так же резко кончаться. А у меня еще полно времени. Всего доброго!
— Доброго, доброго, доехать бы дальше без приключений…
— Я же говорю, — кинул уже уходящий Психовский, — мыслите позитивно!
Если бы водитель знал, что случилось с ним в другом оттиске реальности, уж точно бы превратился в один большой генератор позитива.
Грецион тем временем приступил к первому ритуалу внутри храма под гордым именем «аэропорт»: очистил карманы, выложил ключи, всю мелочь, телефон, снял часы и, положив багаж на ленту, прошел через рамку.
Конечно же, по вселенскому закону, она все равно запищала — с первого раза это испытание пройти могли только избранные. Все первые, последние и серединные испытания великих героев фэнтези по сравнению с этим — просто пшик. Окажись прямо здесь и сейчас эти самые герои — великие колдуны, крушащие града и занимающие места богов, — они подтвердили бы это.
Набалдашники посохов у них точно запищали бы.
— Давайте еще раз, — буркнул страж порядка.
Грецион прошел через рамку вновь — снова заставил ее издать истошный визг.
— Ну что же, — опять буркнул все тот же страж порядка, на этот раз подойдя к профессору. — Руки вверх, как говорится.
— Я так похож на особо опасного преступника? — Грецион почесал бороду.
Охранник, видимо, заведомом обившийся на профессора, опустил взгляд на розовые штаны.
— Будем вас осматривать.
— Спасибо, что хоть не измерять, как одного мальчика. Ну, что же, милости прошу.
Страж порядка посмотрел на Грециона взглядом серым, как концентрированный асфальт.
— Вы не могли бы отвечать не так оптимистично? — нахмурился он.
— Это еще почему?
— Потому что.
— Отвечаете, прямо как мои студенты, — хмыкнул Психовский. — Слушайте, я лечу на крыльях любви и энтузиазма на встречу совершенно непонятному туру-отпуску, но он хоть на несколько дней вырвет меня из рутины. И я совсем не хочу с вами ссориться, как там оно поется… спросите у любого на Тверском Бульваре, я самый дружелюбный человек на свете.
Грецион взглянул на часы.
— А Аполлонский вам это еще и по гороскопу подтвердит.
Асфальт во взгляде охранника наливался свинцом и желчью.
Будь Грецион не совсем собой, он бы спорил и упирался до кутузки, но авантюрное шило профессора зудело так сильно, что он просто вздохнул и повиновался.
Поэтому раздеться все же пришлось — проверив профессора, скажем так, вручную и с пристрастием, стражи порядка поняли, что все дело в ремне. Почему-то пряжки на нем всегда оказываются какими-то чересчур металлическими. Ничего не оставалось, как ремень снять, кинуть в лоток для вещей к остальному добру и пройтись вновь — рамка пискнула, но нормально, не истошно, предупреждая, что все, мол, в порядке.