За небольшим заборчиком, который перемахнуть – как нечего делать, стояло натуральное джакузи – вода в нем уже пузырилась. Такие обычно помещают в самых роскошных каютах, и вроде бы пользоваться им может только тот, кто живет там, но, опять же, перемахнуть забор…
– Конечно, перемахнуть забор, но сперва притащить сюда Аполлонского, – подумал Грецион, уже более-менее придя в себя, на реактивной скорости вернувшись к художнику и неведомо как заставив того встать с места, ссылаясь на что-то «очень интересное».
– Если это не очаровательная дама, не остатки древней цивилизации, не черный маг и не дракон в подсобке, я буду очень разочарован, – предупредил Федор Семеныч профессора, пока тот буквально тащил его к месту будущего преступления.
Они дошли быстро – Грецион изложил план, пока художник взирал на джакузи.
– Знаешь, вот вроде это обычное джакузи, жалко, конечно, не дракон и все прочее, но я не особо разочарован, – игнорируя слова Психовского, сказал Федор Семеныч. – А, что ты там говоришь?
Грецион специально что-то проворчал – чтобы Аполлонскому жизнь медом не казалась – и повторил свой план.
– То есть ты предлагаешь рвануть в чужой джакузи без разрешения, пока там никого нет?
– Да, – ехидно улыбнулся профессор. – Может, там вообще никого нет. Если тебе страшно, хотя бы ножки помочить.
– Ты сумасшедший, – с этими словами художник зашагал к заборчику вокруг джакузи. – И где бы мы были без твоего сумасшествия.
Психовский улыбнулся так, что лицо чуть не треснуло.
– Оправдываю фамилию, – пошутил он и, обогнав друга, перемахнул через заборчик, встав у края джакузи.
Профессор посмотрел на свое по чудному искаженное отражение в булькающей воде, собравшись закатать розовую штанину, но не заметил подкравшегося сзади Аполлонского, который резко толкнул Грециона – Психовский свалился прямиком в джакузи, даже не раздевшись.
– И кто бы что говорил о сумасшествии! – энергично покрутив головой и протерев лицо руками, засмеялся профессор. Потом он решил распушить намокшую бороду.
– Эм, Грецион, – задрожал вдруг сзади словно сдувшийся голос художника. – Лучше-ка вылезай.
– Так, что-то я не понял тебя…
– Подними глаза.
Профессор вновь протер лицо и поднял голову – в проеме, что вел внутрь каюты, торчало дуло ружья, направленное вперед. Оно словно висело в воздухе – за ним ничего видно не было.
– На счет три, – среагировал Грецион, готовясь к марш-броску. – Раз, два…
– Три! – крикнуло ружье, окончательно высунувшись на свет божий – за оружием показался грохочущий смехом барон Брамбеус.
Психовский, не успевший полностью вылезти из джакузи, вновь свалился в воду. Аполлонский тяжело задышал.
– Да, вот вы и напугались! – сквозь смех, который можно было использовать вместо комбайна, выдавил барон. – Простите мне такой фарс, но я не смог удержаться.
– Скажите мне одно, – Федор Семеныч более-менее пришел в себя. – Зачем вы везете с собой ружье?
– О! Я всегда вожу его с собой, – как ни в чем не бывало ответил Брамбеус. – Не успел вам сказать, но охота – мое второе имя! Я до нее ой как падок. А видели бы вы моих гончих, таких нигде уже не найдешь…
Грецион поймал себя на мысли, что барон иногда говорит каким-то архаичными фразами, словно взятыми из словаря древностей. То ли ему нравилось оставаться в образе, то ли по-другому говорить он просто не умел.
Профессор как раз хотел спросить кое-что, но отвлекся на восклицание на непонятном языке и обернулся. В их сторону ковылял старый китаец.
– А, господи Ван! – помахал ему рукой Брамбеус. – Тоже решили искупаться?
Тяжело шагающий старик вновь повторил фразу на китайском – от нее несло какой-то тревогой.
– И где этот переводчик, когда он нужен, – буркнул Федор Семеныч. – Господин алхимик, мы вас не понимаем! Не по-ни-ма-ем!
Аполлонский замахал было руками, но отвлекся на линию горизонта, которая как-то яростно вспыхнула зеленым.
– Северное сияние? – удивился барон.
– Какая-то несостыковочка, – пожал плечами все еще сидящий в джакузи профессор.
Достопочтимый Сунлинь Ван вновь выкрикнул фразу на китайском – на этот раз, громче, яростней жестикулируя.
А потом мир вокруг перевернулся.
Все залило зеленым заревом, и весы, поддерживающие хрупкое бытие, словно насильно лишили равновесия – корабль ушел под воду, но не утонул, не разбился о скалу, а просто перевернулся, будто палубе внезапно в порядке вещей стало находиться под водой. Рамки реальности раскололись, восприятие пошло трещинами, и Грецион Психовский видел только ярко-зеленое свечение с белыми линиями, что, расширяясь, разламывали зеркало мира на острые, расходящиеся, режущие сознание кусочки.