Грециона, здесь и сейчас по натуре очень восприимчивого к всему прекрасному, это заворожило, но, конечно, не слишком удивило.
Не то чтобы профессор видел такие пейзажи над головой каждый день – Психовский жил в сером мегаполисе, где зимой оттенки неба варьируются от серого до очень-очень серого. Просто Грецион еще не пришел в себя, это, собственно, неудивительно – сознание до сих пор не могло понять, что вообще стряслось, почему профессор лежит на песке, а не на палубе, а перед глазами пляшут цветные пятна. Какое-то время Психовский просто лежал. Здравое восприятие мира постепенно, как нежелающий возвращаться в общежитие после пьянки студент, все же возвращалось. В конце концов, оно столкнулось с комендантом – в смысле, со всем букетом чувств профессора, – и Грецион понял, что абсолютно ничего не понимает.
– Ого, – первая реакция на цветное небо оказалась коротка, но метка. Как следует поморгав, профессор приподнялся на локтях, ожидая, что тело пронзит боль от сломанных конечностей – но нет, все было в порядке, только нога слегка ныла. Будто бы Грециона кинули на сорок мягких перин, положив вниз горошину – судя по боли в ноге, не простую, а свинцовую.
Вернувшиеся в строй чувства теперь не просто уловили, а полностью осознали тропический лес с древними деревьями, раскинувшийся вокруг пляж и притихших в песке крабов.
А потом, хуже, чем черт из табакерки, явился Аполлонский.
– О, ты наконец-то пришел в себя, – протараторил тот, поправляя соломенную шляпу. – Я-то уж думал, что пролежишь тут до темноты. Спокоен и медлителен, типичный Телец.
– А привести меня в чувства ты не пробовал, гуру гороскопов? – парировал профессор. Лишь на мгновение ему в голову пришла мысль гаркнуть на друга, но погасла так быстро, что даже не успела оставить следа – получается, что вроде и не думал о таком.
– Решил даже не пытаться. Ты же ненавидишь, когда тебя будят. А отключка от реальности – почти тот же сон. Я тебе больше скажу, будь я некромантом, даже не стал бы воскрешать тебя – ты бы стал тем мертвяком, который постоянно ноет, что хочет обратно в могилу и хоть пару минуточек тишины, но ты терпеливый, ныл бы долго.
Федор Семеныч набрал воздуха и, не дав другу ничего сказать, продолжил:
– Впрочем, это ладно. Ты не видел мой графический планшет или, хотя бы, блокнот? Я точно знаю, что они здесь, раз шляпу не унесло. Правда планшету наверняка хана. Ну, сигареты мои вот промокли насквозь.
В подтверждение слов художник вытащил пачку и покрутил почти перед носом Грециона.
– Тебя правда сейчас интересует блокнот или планшет? – потер глаза Психовский.
– Я художник! – развел руками Аполлонский. – Я не могу упустить шанс зарисовать такой пляж и такие деревья!
– Слушай, у нас тут ситуация почти из Жюля Верна, а ты со своими рисунками, – профессор наконец встал, пошатываясь, приложил ладонь ребром ко лбу и посмотрел за линию горизонта. Там, где небо смыкалось с океаном, плясали уже знакомые цветные пятна, сливаясь и перемешиваясь в самый настоящий ад для эпилептика.
– И где мы? Выглядит просто… восхитительно, – глаза профессора еще напоминали мутную воду после шторма, но там, на дне, уже мерцал жемчуг неподдельного, даже в некотором роде детского восторга.
– Да у тебя все выглядит потрясающе – даже какой-нибудь банальный парк. А так, не имею ни малейшего понятия, где мы – художник суетно бегал туда-сюда, вглядываясь в песок. – Но если мы мыслим Жюлем Верном, то это какой-то таинственный остров.
– Значит, надо угнать подлодку капитана Немо, – хмыкнул профессор, вытряхая песок из бороды. – А остальные?
– Пока никого больше не видел. Кто знает, что их сожрало.
– Какое у тебя позитивное мышление, однако.
– Да нет, это просто закон жанра, – махнул Федор Семеныч рукой и перешел к более насущным проблемам. – Ты точно не видел блокнот? Даже не замечал?
Грецион помотал головой, пытаясь понять, что вообще происходит. Последнее воспоминание профессора – это тонущий корабль и словно бы перевернутый вверх-дном мир, зеленое свечение, вода, легкая тошнота и отвратительное чувство дежавю, изрядно поднадоевшее. Пока что все эти ячейки памяти не особо складывались в одну логическую картинку, и предположительный остров с вековечными деревьями сюда никак не вписывался. К тому же, «Королевы морей» нигде не было видно, а корабли просто так не испаряются. Такое разрешено, нет, скорее уж положено, только Летучему Голландцу, но им тут даже не пахло.