Аполлонский почесал нос.
– Это очень похоже на тебя, но все равно, знаешь, что я скажу… какой-то ты сам не свой. Будто что-то…
Федор Семеныч хотел договорить, но остановился, увидев, что Грецион тоже стоит на месте. Профессор вглядывался в землю – следы предполагаемого Вавилонского Дракона обрывались.
– У них есть крылья? – Аполлонский опустился на колено, чтобы получше разглядеть последние оставленные зверем следы.
– Что? – не понял сморщившийся Психовский.
– Ну, крылья, – для наглядности художник помахал руками – скорее как-то по-куриному.
– Конечно же нет.
– Тогда я в замешательстве – других объяснений у меня пока нет…
Федор Семеныч мог бы добавить что-нибудь еще – например, хлесткую шуточку, ставшую бы ядовитой вишенкой его реплики. Возможно, в одной из оттисков реальности так и произошло, но здесь вселенская рулетка событий распорядилась иначе.
Аполлонский и Психовский ничего не успели понять – внутри просто молниеносно сработали какие-то древние инстинкты, всегда ожидающие хищника за углом: когда раздался дикий крик, напоминающий рев озверевшего и очень голодного тигра, инстинктивная подушка безопасности сработала – и двое повалились наземь как раз вовремя, потому что из зарослей выпрыгнуло что-то, размахивая чем-то.
А потом дикий рев резко оборвался, сменившись не мене страшным, но все-таки смехом.
Что-то оказалось бароном Брамбеусом, размахивающим ружьем, как дубинкой – примерно так, наверное, и поступали дикари, переживавшие, что съели Кука.
– Это просто вы! – буквально вытолкнул барон сквозь смех. – А я-то уж думал!
– А это просто вы, – чин по чину ответил Психовский, вставая и отряхивая розовые штаны. – И где вы только научились так рычать?
– О! – Брамбеус как-то слишком резко прекратил смеяться, обрадовавшись вопросу. – Знаете, я же тот еще охотник – вы не видели стены гостиной моего замка, столько трофеев, ух… Так вот, главное правило любой охоты – чувствовать себя на месте зверя. А за тигром в лесах Индии я гонялся так долго, что чересчур вжился в роль!
Барон замялся, ностальгически посмотрев в пустоту, и продолжил:
– Эх, вот бы сейчас устроить хорошую охоту с буйным пиром в конце! И домашним пивом – я вам не успел рассказать? Эх, хорошо было бы… Но теперь эта штука годится разве только на то, чтобы дать кому-нибудь по башке!
Брамбеус потряс ружьем, окончательно превратившись в тучного вождя дикарей-каннибалов, судя по всему, очень хорошо питавшихся.
Федор Семеныч, до того момента молчавший, кашлянул, привлекая внимание барона – тот уже собирался переключиться на новую тему.
– Простите, уважаемый барон. Вы что, стали лучше говорить по-английски? Просто на «Королеве морей», только не обижайтесь, акцента у вас было раз в пять больше.
– И правда, – согласился Грецион, вопросительно взглянув на Брамбеуса.
– Не извиняйтесь, я считаю акцент своим личным национальным достоянием! Знаете, часть образа, что ли. Но нет, я как говорю, так и говорил, – парадоксально, но барон замолчал, пусть и на миг. – Не поверите, но я хотел у профессора спросить то же самое…
– Уж не стали ли мы внезапно все говорить по-немецки? – хмыкнул Психовский. – А то так хорошо можно головой приложиться…
Вопрос мог бы получить ответ, инь сошелся бы с яном, и беседа, как ей положено, продолжилась бы – но концентрация частиц «бы» уже превысила допустимое количество, потому что шутка Грециона так и осталась висеть в воздухе, игнорируемая собеседниками.
У них появился куда более интересный объект для внимания.
Совсем рядом то ли спокойно лежал большой валун, сокрытый растительностью, то ли просто выпирали могучие корни вековечных деревьев – в общем, это было не столь важно, сколь то, что на этом гипотетическом валуне находилось.
Там сидела здоровая… ну, ящерица, хоть родовидовые отношения определять было гиблым делом. Размерами зверь оказался в полтора раза больше дракона-комодо, в остальном же он напоминал гекона-переростка фиолетового цвета. И все бы ничего, да вот только брюшко существа и область вокруг глаз светились неоново-зеленым – сла́бо, ведь ночь еще не сомкнула свои объятия над лесом, но вполне заметно.
– А вот и твой Вавилонский Дракон, – шепнул Аполлонский. – Видимо, мы точно приложились головой. Зато объясняет все твои головные боли.
– Нет, я на сто процентов видел именно что Вавилонского…
– Сама упертость, – фыркнул художник, уже зарисовывая зверя в блокнот. Существо, кстати, не обращало на людей никакого внимания.