– То есть каким-то образом, это место во времени и пространстве… то, где я не-я умираю… резонирует со всеми реальностями?
– Можно сказать и так. Смерть вас, но в другой реальности – слишком важное событие, чтобы остаться незамеченным в других вариантах реальностей.
– Мне нравится! – загорелся Грецион. – Зная все это, наверное, даже интереснее испытывать чертово дежавю, да…
Профессор замялся, поняв, что не знает имени собеседницы. Она, конечно же, догадалась:
– Бальмедара, простите, я забыла представиться, – женщина вновь на мгновение замолчала, задумавшись. – Увы, но я не подскажу, каково это, потому мы, лемурийцы, никогда не испытываем дежавю.
– И что для этого надо делать?
– Родиться здесь, в Лемурии. Родиться под Змееносцем.
Тут, заслышав знакомое астрологического слово, обезумевшим чертом из табакерки к Бальмедаре подбежал Федор Семеныч.
– Тут кто-то сказал про Змееносца? Я вас внимательно слушаю.
Женщина вновь улыбнулось, словно бы разговаривая с детьми в песочнице и рассказывая, почему корова говорит «му», а собачка «гав». В принципе, все мы – дети по сравнению с представителями цивилизаций давно минувших лет, только вот играем в песочнице, построенной на костях и пепле их империй.
– Представьте себе круг Зодиака, – женщина показала это руками. – Он поделен на двенадцать частей, но в полый центр можно уместить еще одну фигуру. Двенадцать по окружности, и Змееносец – в центре. А теперь представьте, что каждый Зодиака в определенное время находится над одной из версий – или, возможно, вам будет понятно слово оттисков – реальности. Круг, как колесо, вращается – но центр не меняет своего положения.
Бальмедара замолчала и закатила глаза к небу:
– Центр, Змееносец, всегда над Лемурией.
– И каким образом это влияет на дежавю? – присоединился к научно-оккультно-познавательной беседе Брамбеус. Женщина напоминала экскурсовода в музее – сначала все туристы разбрелись кто-куда и скучали, но чем больше экскурсовод рассказывала, тем интереснее становилось слушать, и народ постепенно подтягивался.
– В каждом оттиске вы рождаетесь под разным знаком – и почти везде вы умираете не под своим Зодиака. Тогда каждого из вас постигает разная судьба – в одном оттиске вы живы, в другом – умерли, в третьем – тоже живы…
– Так, – глаза Аполлонского горели ярче полуденного солнца. – А здесь Зодиака всегда один и тот же? Змееносец? И что тогда?
– Если ты Лев, умерший в августе, – попытался додуматься Психовский. – То тогда…
– Тогда все версии реальности, где вы тоже Лев, постигает та же участь. Все Львы погибают. Потому что они под одним Зодиака, и все оттиски для них в этот момент едины.
– Тогда Лемурия – едина для всех оттисков? – уточнил художник.
Бальмедара улыбнулась.
– Да, – сказал она. – Все, что происходит здесь и сейчас, происходит точно так же во всех возможных версиях реальности. Ведь наш знак неподвижен, в то время как для всех остальных, время стояния Зодиака в небе и Зодиака самого человека должны совпасть, чтобы оттиск стал единым. У нас же только один знак – Змееносец. Нельзя родиться не Змееносцем в Лемурии, и нельзя родится Змееносцем вне Лемурии.
– Совсем? – огорчился Федор Семеныч.
– Почти, – вздохнула Бальмедара. – Иногда, раз в никогда, Змееносец сдвигается из центра… это, конечно, аномалия, но она случается. Тогда кто-то вне Лемурии может родиться под Змееносцем, но он все равно будет разным во всех реальностях. Потому его знак не совпадет с тем, что пристроился на небосводе.
– Если не попадет сюда, – уточнил Брамбеус.
– Да. Но как только он покинет Лемурию, то вновь перестанет быть единым для всех оттисков.
– Так, а если, – после долго молчания сказал Грецион, – кто-то, как мы, родившийся не под знаком Змееносца, попадет сюда. И умрет здесь. То тогда…
– Вы сами проверили это совсем недавно, – ответила женщина.
Психовский откашлялся и побелел – профессору опять поплохело, и не столько от осознания собственной смерти где-то в другом месте, сколько от осознания того, что всю эту информацию он почему-то и знал, и не знал одновременно, будто бы она стерлась, как запись на старой кассете, и то – взятой в прокат.
– Да, точно. А…
– А небо, – перебил его Аполлонский, – потому такое странное?
– Лемурия – место между мирами, между оттисками. Посреди условного небесного круга, понимаете? Все версии реальностей в некотором роде вертятся вокруг нас.