Они проходили мимо сооружений из белого камня, которые давно уже захватили лозы и суровые корни огромных деревьев, но лемурийцам это, похоже, не мешало. Казалось, что все домишки, террасы, ступени и башенки росли из огромного храма, были его продолжением, и этот город – а никто не сомневался, что оказался в центре древнего мегаполиса – разрастался из центрального комплекса.
Психовский гордился одной своей способностью, которая часто помогала ему на экзаменах: в молодости для того, чтобы списывать, а сейчас – чтобы мешать студентам заниматься тем же, ну или хотя бы издеваться над ними, ловя на жульничестве. Так вот, профессор очень быстро улавливал детали и запоминал их надолго – поэтому в отличие от Брамбеуса и Федора Семеныча, завороженных ездовыми ящерами, Грецион настороженно смотрел на колонны, обвитые каменными змеями, разинувшими свои пасти. Что-то очень напрягало Психовского, какое-то щемящее, интуитивное чувство, которое не получается объяснить до поры, до времени – пока не найдется катализатор для ответа. Но змеи в архитектуре… нет, тут что-то определенно было не так.
И вот опять – не дежавю, нет, но ощущение, словно бы он видел это своими, и в то же время совершенно чужими глазами.
Пока Грецион считал ворон, ну, точнее, змей, все четверо добрались до храма, вблизи – еще более огромного и нависающего. Индивидуальный запах каждого усилился, и профессора аж затошнило от едких забродивших ягод. Коварный взгляд, мониторящий детали, тут же просканировал колонны – конечно, здесь их тоже овивали змеи, только огромные, под стать храмовым колоннам – метров двадцать в высоту, не иначе.
Бальмедара повела гостей внутрь.
Внутри храм выглядел заброшенным, опять же, из-за торчавших отовсюду корней, опускавшихся с потолка лиан и других наглых представителей флоры, обосновавшихся здесь и не желавших депортироваться в леса. Своды купола возносились ввысь, и казалось, что они обмякнут, упадут и польются вниз самим космосом. Стены и колонны пестрили очень детальными и рельефными фресками с огромным количеством надписей, но ни у кого из троицы не было времени, чтобы их рассмотреть – Бальмедара вела гостей глубже в храм, а ведь Аполлонский даже успел достать карандаш и войти в режим художественной боевой готовности.
Остановились они лишь в огромном зале, утонувшем в купели мягкого лунного света, сквозь который крались ниточки фиолетового тумана. Здесь были зажжены аметистово-золотые лампады и какие-то аналоги современных фонарей, вот только светившиеся так же, как многочисленные ночные грибы в вековечном лесу. Грецион, в своем репертуаре, обратил внимание на огромную белокаменную статую пернатого змея в конце зала —это не понравилось профессору в разы больше, чем все предыдущее архитектурные изыскания.
Но, собственно, это все вещи описательные, а вот вещи действенные куда интереснее – потому что резко хлопнувший в ладоши барон, словно сотрясший землю, заставил вздрогнуть даже Бальмедару.
– Еда! – проревел он как очень голодный, но относительно обученный манерам медведь. – Мой желудок уже начал сам себя есть!
Какой-нибудь серьезный дядька-ученый заметил бы, что при таком раскладе, учитывая размеры Брамбеуса и его желудка, от барона давно бы остались рожки да ножки, да и то, не факт, что остались бы.
Грецион и Федор Семеныч, не обладавшие столь молниеносной реакцией на еду в радиусе нескольких метров, отвели взгляд от храмового великолепия и увидели огромный каменные стол, накрытый всем, чем только можно: фруктами, кубками и сосудами с напитками, зеленью и даже мясом – последнему пункту барон, похоже, радовался больше всего остального.
– Да, вы верно подметили, барон. Прошу к столу, – женщина жестом пригласила гостей.
– А мы не помешаем… им? – уточнил Брамбеус, кивая в сторону четырех сидящих человек в таких же головных уборах и костяных украшениях, как у Бальмедары.
– Они здесь исключительно ради вас.
– Да нас еще и встречают с такими почестями! Эх, жалко старый алхимик куда-то попал, ну да ладно, сам виноват, что пропустит самое вкусное.
– А ведь на этом столе сейчас могли есть нас, – шепотом пошутил Федор Семеныч, известный любитель черного юмора разного уровня жестокости – говорят, что студенты даже сделали сборник с его самыми тяжеловесными шутками, назвав «Чернее черного».
Грецион промолчал.
Зато Бальмедара услышала, легонько рассмеялась и пошутила в ответ:
– Если бы мы хотели, то уже бы съели вас. Но, увы, для украшений и одежды мы используем лишь кости ящериц.
– А для мяса за столом? – нахмурился Аполлонский.