– Это будет научный эксперимент!
– О! – звук вылетел пробкой из бутылки. – Ну тогда, держи.
– Но, знаешь, больше всех этих Духовных Путей, ладно с ними, меня беспокоит Вавилонский Дракон. Слишком много возни вокруг него, и мне как-то слишком дурно рядом с ним…
Художник передал профессору дымящуюся самокрутку – тот сильно затянулся. На вкус, как и на запах, оказалось остро и сладко, но тут горло словно посыпали острым перцем: Грецион закашлялся грозно, как извергающийся вулкан, глаза заслезились, дышать стало тяжело. Перед тем, как все для Психовского окончательно потемнело, он увидел космос звериных глаз, жалобный и хватающий, уносящий туда, где нет ничего, нет себя – только тогда профессор почувствовал легкую сладость лемурийской папиросы, но сознание к тому моменту отключилось.
И Грецион Психовский умер.
Лев. Глава 8. Аметистовые слезы
…месяц Огонь, Стрела Нинутры
Жаровни зажжены, Ануннаки факелы подняли
Гирра с неба нисходит, с солнцем равняется
месяц Гильгамеша18, девять дней юноши
в борьбе и атлетике по кварталам своим соревнуются…
Из «Астролябии В»
— Кажется, это где-то уже было, – попытался сказать Грецион Психовский, но вместо этого у него получилось «кхе-кхе-ЭКХЕ-кхе». Перед глазами ходили цветные пятна, а в голову словно посадили обезьянку с двумя стальными тарелочками, которая не уставая делала громкий «бамц».
– Какая же дрянь, – все еще кашляя, профессор вернул папиросу Аполлонскому – та чуть не свалилась, потому что рука профессора тряслась похуже, чем во время десятибалльного землетрясения.
– Ты что, опять помер? – хихикнул Аполлонский. – Тогда уж точно будем считать, что твой научный эксперимент прошел успешно.
Профессор побелел, в глазах мелькнул первозданный ужас, а потом на лбу вздулась маленькая венка. Грецион проговорил дрожащим голосом, активно потирая переносицу:
– Еще хотя бы один гребанный раз ты так по-идиотски пошутишь, хренов Арлекин…
– Так, понятно, у нас опять кризис среднего возраста. Курить я тебе больше не дам.
В профессоре словно щелкнул рубильник скоростей и настроений – смена быстро отразилась и на лице.
– Боже, Феб, прости. Это все дежавю и… смерть, – Психовский сглотнул, мысли постепенно вновь вставали на нужные рельсы, и профессор наконец-то вспомнил о причине своего визита на рынок. – Кстати, а где Бальмедара?
– Ой, – тут закашлялся уже художник. – Ой-ей, она просила вернуться после завтрака и выслушать ее, там что-то важное. И, по-моему, нам надо бежать… Черт, как же неудобно, когда часы не работают.
Психовский бросил взгляд на часы Федора Семеныча – стрелки на них хаотично крутились туда-сюда, как пьяные лошади.
– Что-то важное, – подумал Грецион. – Интересно, то ли важное, о чем говорили другие маги ночью?
Когда друзья вернулись обратно в дом, Брамбеус как раз вставал из-за стола, вытирая рот кружевным платочком. Похоже, круги завтрака окончились.
– Барон, – приподнял шляпу художник.
– Федор Семеныч! Жалко, что вы так быстро убежали и не попробовали те штуки, похожие на апельсины…
– Барон, Бальмедара не повалялась? – Грецион понял, что в разговорах с Брамбеусом нужно очень четко прокладывать тропки, по которым беседа пройдет – иначе огромный барон-бульдозер будет без умолку говорить. Не важно, о чем, но о чем-то, к теме явно не относящимся.
Фраза вылетела сквозь сжатые зубы так же стремительно, как стрела арбалета со стальным наконечником. Грециону уже стали надоедать разглагольствования барона, ему хотелось лаконичных ответов, и все это начинало злить профессора до чертиков, будя внутри дремавших крылатых бесов. И не сказать, что Психовскому такой расклад особо нравился, но осознавал он это слишком поздно:
– Простите, что так резко, барон, – извинился Грецион, поняв, что опять сорвался.
– Да ничего, – махнул рукой Брамбеус. – Ни слуху, ни духу с раннего утра.
– Так, – вновь подумал Психовский. – То есть она была здесь утром? Значит, на небольшой тайный междусобойчик магов она либо не явилось, либо опоздала…
– Господа, – слово прозвучало как-то неуклюже, потому что в языке лемурийцев звучало совершенно по-другому, с другим оттенком смысла, но гости услышали то, что должны были услышать – саму суть слова. Магиня застыла в дверях. – Я рада, что вы собрались вовремя. Надеюсь, завтрак вам понравился?
Брамбеус отвесил поклон – все равно, что бочка скатилась в винный погреб.