– Великолепно!
– Да, спасибо, – подтвердил Грецион.
– Угу, – брякнул задумавшийся художников.
Бальмедара вновь улыбнулась своей странной улыбкой – Грециона опять передернуло. Как же ему не нравилась эта улыбка, и вовсе не потому, что от нее веяло, допустим, лицемерием – нет, таких улыбок профессор повидал сотни, даром что два раза в год принимал экзамены. Те были наигранно-смазливыми и приторно-сладкими, а здесь в улыбке содержалось больше грусти, чем в сборнике рассказов печально улыбающегося Чехова, и это выглядело неестественно – такие же эмоции вызовет внезапно попавший в малиновый пирог кусок мяса, ведь точно знаешь, что он тут не к месту. Это была такая улыбка, о которой точно знаешь одно – сотри фасад, сдери штукатурку, и за ней появится нечто большее и невероятно важное. И профессор Психовский, в этом оттиске вечно и до разбитого лба уверенный в своих силах, просто выходил из себя оттого, что не мог понять, что же кроется за этой улыбкой, отчего она выглядит так неестественно, так печально и обреченно – но все же, черт бы ее побрал, улыбчиво.
Пока профессор держался, чтобы не высказать все это вслух – хотя еще пару дней назад ему бы и держаться не пришлось, он бы и не подумал такого делать.
– Я очень рада. Ваш хороший досуг – такая же важная часть Духовного Пути, как и… все остальное, – тут она слегка замялась. – Если вы не против, я хотела бы позвать вас на одну… церемонию.
Снова заминка, но недолгая.
– Уверен, вы очень хотите поближе познакомиться с нашей жизнью. Особенно вы, профессор.
Грецион даже не успел ничего сказать – вместо него это сделал Аполлонский:
– О да! Профессор обожает всякую муть, связанную с древностью, простите, если задел ваши чувства. Да и в азарте ему не занимать – помню, пришли мы как-то в казино, так я его оттуда еле вытащил, пока он не проиграл наши деньги на обратный билет. И вот теперь, мне, к слову говоря, интересно – а в других оттисках он вел себя бы так же, где он уже не Лев… Так, я отвлекся от вашего приглашения – Грецион точно будет за, а у меня заодно наберется столько материала для пейзажей, только, одну секунду…
Федор Семеныч залез рукой во внутренний карман и, высунув язык – эту привычку из него раскаленным молотим было не вышибить, – порылся там.
– Да, простите, мне просто надо проверить, сколько карандашей у меня заточено…
Говоря откровенно, в карманах Аполлонского – если обшарить их все – можно было найти товара на небольшой художественный магазинчик.
Федор Семеныч протер вспотевший лоб – художник специально не дал Психовскому ответить, потому что боялся, что в нынешнем своем состоянии тот ляпнет чего не надо.
Грецион не очень-то по-доброму посмотрел на Аполлонского. Здесь и сейчас он и так не выносил критику, а тут еще его не до конца отпустило грохнувшееся дежавю, которое с каждым разом все четче ощущалось именно что смертью.
– За меня уже все сказали, – пожал плечами профессор, посмотрев Бальмедаре прямо в глаза – но ее взгляд оказался крепче, чем Грецион думал. Зеркало души очень умело прикрыли стальным чехлом.
– А я считаю, что прогулка после сытного завтрака – залог здоровой и долгой жизни! – барон подтянул штаны.
– Я бы не сказала, что прогулка, барон. Скорее… поездка.
– Вы что, хотите сказать?.. – глаза Аполлонского зажглись.
– О нет, вы только что разбудили зверя… – нашел в себе силы пошутить Психовский.
Прежде, чем все четверо уселись на огромных фиолетовых ящериц – по двое на зверя, – Федор Семеныч долго стоял рядом с рептилиями и просто визжал от счастья, изучая их со всех сторон. Ящерицы, вполне резонно, грешным делом подумали, что это какой-то сумасшедший, и решили просто не обращать на художника внимания, спокойно шипя раздвоенным язычком и греясь в лучах солнца. Когда минутка спонтанного припадка кончилась, Аполлонский взял себя в руки и, сияя от радости, все же забрался на рептилию – не без помощи Психовского.
Из-за того, что Брамбеуса и Федора Семеныча одна ящерица просто бы не выдержала, пришлось делиться на пары: Бальмедара-барон, Аполлонский-Грецион. Поскольку художник слегка опьянел от радости, ему управление рептилией все же решили не доверять, хоть штрафов никто выписывать и не собирался.
Извозчиком – подумать только, извозчиком на ящерице – был Грецион.
Бальмедара, конечно, объяснила профессору, как управляться с вожжами – технология не сильно отличалась от лошадиной, или, скажем, верблюжьей, правда ящериц не стоило слишком сильно лупить по бокам – во-первых, чешуя у них не столь прочная, а во-вторых, они, со слов магини, куда умнее всех других ездовых животных.