– Сквейг… а это не тот, – проговорил вдруг Федор Семеныч, что-то зарисовывая в блокнот, – который выглядит как молодая мумия?
Магиня рассмеялась.
– Он и есть почти молодая мумия, – ответила женщина. – Лемурийцы спокойно доживают до ста лет, но Сквейг – долгожитель даже среди нас.
Психовский, покручивая в руках аметистовую склянку и смотря на дом сквозь нее – как школьники на первом уроке химии, – спросил:
– А разве ваш Визирь, Заххак, не долгожитель?
Бальмедара ничего не ответила. Грецион любил бить сразу в цель и редко церемонился, особенно, когда дело касалось экзаменов, но там его выпады компенсировались профессиональным преподавательским разгильдяйством. В других же случаях – когда дело было серьезным – компенсации не полагалось, поэтому, и так позволив себе непозволительную роскошь, Психовский, выработав план, без которого в том оттиске жить не мог, спросил в лоб:
– Расскажите нам, Бальмедара. Расскажите.
Ее яркие глаза, чуть потускнев, кольнули его. Грецион поставил склянку.
– Расскажите нам о Вавилонском Драконе, – продолжи профессор. – Расскажите, что он такое. Расскажите… о вашей дочери.
Грецион предпринял попытку пулеметного обстрела, надеясь, что хотя бы одна его словесная пуля попадет в цель – но по чистой случайности, как оно часто бывает, все три снаряда угодили прямо в яблочко. И уж непонятно, в этом ли оттиске, или во всех возможных.
А Бальмедара опять улыбнулась.
– Профессор… на что надоумили вас сегодняшние прогулки?
– На то, что зверь всегда должен быть взаперти, на то, что вашу дочь убили за то, что она выпустила его, на то, что творит Заххак с Духовным Путем и что вообще происходит здесь, в Лемурии – вы же не просто так не ответили на мой вопрос о тринадцатом месяце при нашей первой встрече, да? Это место связано со Змием – чем бы он ни был.
Аполлонский стоял в сторонке, решив не вмешиваться – просто тихонько зарисовывал что-то в блокнотик.
Магиня села и опять улыбнулась. Вот тут Грецион, в этом оттиске верх спокойствия и победы разума над чувствами, вновь не выдержал, к горлу подступила жгучая злоба, сопровождаемая тошнотой:
– И почему вы всегда, всегда, вашу ж мать, так странно улыбаетесь?!
–Чуть тише, Грецион… – промямлил Аполлонский, ненавидевший конфликты.
– Потому что мне больно, профессор, – сдалась Глас Духовного Пути. – И потому что так всегда улыбалась она.
Психовский застыл, весь во внимании – тяжело было держаться и не ляпнуть, что он совсем недавно говорил с Инарой.
– Моя дочь сошла с Духовного Пути, – призналась магиня. – Но она не хотела оступаться, хотя совершила то, за что уже нельзя было заслужить прощения и вернуться обратно. Она…
– Выпустила Сируша, Вавилонского Дракона, – подсказал Грецион. – И он пустился разгуливать по оттискам.
Бальмедара кивнула – профессор увидел, что она плачет. Тихонечко, будто бы стараясь, чтобы никто не заметил и не отругал.
– Она оступилась по доброте душевной, ей стало жалко этого… зверя, и она открыла клетку, она послушала себя, свое сердце, а не Духовный Путь, совершила непоправимое – магиня тяжело вздохнула. – У них не было выбора, и магам пришлось убить ее. И теперь она… она часть Вавилонского Дракона, она потеряла себя.
Федор Семеныч прекратил рисование, замерев и сняв шляпу.
– Стала частью Дракона? – в голосе профессора послышались нотки антарктических ледников. – Да что же вокруг происходит?! Просто скажите мне, Балмьедара, скажите, что такое Вавилонский Дракон, почему он должен быть здесь всегда, и почему мне так плохо, так плохо…
Грецион сжал кулаки, хоть как-то сдерживая себя.
Бальмедара не нашлась с ответом.
– Вы хотите знать о Вавилонском Драконе, – перевела тему магиня. – Вместилище царей… и подспорье Духовного Пути.
– И все же, не пернатый Змий, – пробубнил Аполлонский.
– Почему. Нельзя. Говорить. Прямо?! – чуть не взвыл Грецион, тяжело задышав. – Я не знаю, что со мной, но сейчас у меня в голове столько острых осколков загадки, собрать которые в единое зеркало я не могу, просто потому что… мне страшно смотреть в треклятое зеркало!
– Смотри-ка, метафорами заговорил, – безуспешно попытался разрядить обстановку Федор Семеныч. – Точно не в порядке старик.
– Это убило мою дочь, – магиня вытерла слезы – она будто и не плакала вроде, а просто промочила глаза. – Все это убило мою дочь… и Духовный Путь…
– Да в чем тогда хоть какой-то здравый смысл?! В Драконе, в Духовном Пути, в оттисках и Змееносце, в каких-то там царях. Просто прекратите это, прошу вас, прекратите, и мне должно стать легче…