Психовский рассмеялся.
– Я буду очень рад твой компании даже с того света.
Истошный крик Вавилонского Дракона повторился вновь: на этот раз, с примесью гремучей злости, лезущей из первобытных, холодных и сокрытых от глаз глубин – рык и шипение стали громче и рассеянней, так, будто их пропустили через рупор прошлого века, пылившийся в коробке.
Аполлонский даже зажал уши, а профессор…
Ни то в силу возраста, ни то по иным причинам, сердце екнуло – и то ли случился инфаркт, то ли тромб оторвался, кто его знает, а пригласить докторов для экспертизы возможности, увы, не было. Профессор упал – перед тем как отключиться, он увидел золотые созвездия словно бы на небосводе-потолке, утягивающие в бессознательное глаза, испещренные звездами, и подумал: «Молодцы, конечно, были Шумеры, только на кой черт они придумали Змееносца…»
И Грецион Психовский умер.
Стрелец. Глава 12. Когда уснут Вавилонские Драконы
…месяц gan: изобилие и процветание насыпаны;
могучий герой Эрра Великий из Подземного мира выходит –
сокрушительное оружие богов-близнецов
месяц совершенного героя Нергала25…
Из «Астролябии В»
– Кажется, это где-то уже было, – промямлил Грецион Психовский, борясь с приступом тошноты, головокружения и нарастающей злобы. Профессор смог собраться, и, чтобы не терять времени, коротко и ясно повторил мысль:
– Нам нужно обратно в храм!
Конечно же, он все знал.
Конечно же, Заххак увидел Брамбеуса с Сунилинь Ваном, конечно же пошел им навстречу и, конечно же, спокойно дал им уйти. К чему было преследовать их, все равно они ничего не смогут сделать. Не в их силах спорить с догмами Духовного Пути, не в их силах бороться с самой сутью слов и заклинаний, не в их силах противостоять Зодиакальной Эклиптике, и не в их силах поменять что-то в единой для всех оттисков Лемурии.
Не в их силах решать судьбу Вавилонского Дракона.
Визирь Духовного Пути точно знал, что вариант развития событий для него и Лемурии будет только один.
Заххак, сидящий в центре просторного зала на верхних ярусах храма, посмотрел на статуи былых богов, кости и аметисты которых бликали в лучах красного солнца – нигде в Лемурии не осталось ни одного символа хоть какого-то старого бога.
А потом Визирь Духовного Пути услышал истошный звериный рык – Заххак привстал, и именно в этот момент в святилище на вершине храма ворвались два испуганных мага.
– Визирь… – начал первый.
– Вавилонский Дракон опять сбежал? – Заххак все уже понял, и слова его содержали в себе миллиарды обжигающих мегаватт каждое.
– Да… и оно, – по лицу мага пробежала холодная змейка ужаса, – оно берет в нем верх.
– Сируш не сбежал, – сказал вдруг второй маг – голос его тонким полотном трепыхался в пространстве. – Его выпустили, магус.
Заххак прикрыл глаза.
– Она выпустила его! – добавил второй.
– Ну так сделайте с этим что-нибудь! – Визирю не нужно было кричать, чтобы его слова произвели эффект обжигающего клейма, таблички с божественным законом. – Верните Вавилонского Дракона. Верните его.
Маги отвесили поклон и удалились вниз по бесконечной лестнице, а Заххак подошел к одной из арок, заменяющих в верхнем святилище окна, и посмотрел вниз, на раскинувшийся город-храм из белого камня с его длиннющими коридорами.
– Бальмедара, – проговорил магус так, словно каждый звук был каплей концентрированного яда. – Вы оступились с Духовного Пути, как и ваша дочь…
Грецион резко сменил пункт назначения, потому что в посещении самого храма нужда резко отпала – кипел уже весь город, как муравейник, в который бросили гранату, или даже ядерную бомбу. Вавилонский Дракон, недолго думая, ринулся прочь из подземелья, тут же метнувшись на волю, на улицы – и тогда лемурийцы запаниковали не столько от самого вида Дракона на воле, сколько от ощущения, что он несет за собой нечто настолько злобное и ужасное, что не описать словами – словно комета тащит следом хвост из непроглядной черноты.
Зверь зашипел и рванулся в город, куда глаза глядят – лемурийцы кричали и рассыпались в стороны, а Вавилонский Дракон сбивал всех, кто попадался ему на пути, врезался в каменные своды, невероятным образом оставляя в них пробоины, словно сделан был из десятитонной скалы. Зверь шипел, и шипение его отражалось в головах страхом древнего человека перед грозой и огнем – страхом перед тем, что еще не успел укротить.