– Тогда нам бы поторопиться, пока этот Визирь Духовного Пути, или как его там, не очухался и не начал шептать заклятия снова, – предложил барон.
– Да, хорошо бы, – Аполлонский оглядел попутчиков – все, кроме профессора, поднялись на ноги. – Грецион? Ты опять помер, что ли?
Профессор, продираясь сквозь боль, ставшую невыносимой, помотал головой:
– Дежавю нет… но…
У Аполлонского была хорошая память, которая работала подобно русской рулетке – выстреливала нужной информацией спонтанно. За разговором в баре художник мог внезапно вспомнить пари, проигранное собеседником десять лет назад, и ничего не оставалось делать, как залезть на стол и кукарекать – нет, это не метафора. Вот и сейчас Федор Семеныч подметил:
– Ты уверен, что родился Стрельцом? Просто если дежавю вроде должно было случиться, а вроде – не случилось, то у меня предположение, что ты Змееносец. То самое исключение из правил, ну, помнишь, когда знак выходит из Зодиакального центра.
Инара задумчиво переводила взгляд с художника на скрюченного профессора. На лице отображалось словно тиканье слегка проржавевших часов.
– А ведь вы правы…
– Плевать, плевать, – Психовский резко обхватил затылок руками. – Как же на это сейчас плевать! Зодиака, не Зодиака…
– Тогда, – Брамбеус внезапно ухмыльнулся, обведя взглядом всех остальных, – как насчет пробежки, а? В здоровом теле…
– Мертвый дух, – закончил Аполлонский. – Мой уж точно: лестницы, пробежки… вы видимо и вправду решили меня убить.
– Да какой нам к чертям толк от вашего здорового тела и духа! – снова не выдержал профессор. – Пусть это все быстрее закончится, и прекращай ныть, Феб, хватит, просто закрой свой рот и беги!
– Мда, совсем плох, – присвистнул Аполлонский.
Грецион пропустил замечание мимо ушей.
– Кто последний, – выпалил Брамбеус, не обращая внимания на все остальное, – тот берет на себя этого гадкого Дракона-Змеюку!
– Надеюсь, до этого не дойдет, – буркнул художник, когда барон понесся – ладно, покатился чугунным шаром – вверх по лестнице.
Федор Семеныч все же улыбнулся, подумав, что и Грецион сделал бы так же – даже перед лицом катастрофы, барон не терял энтузиазма. С улыбкой в самую гущу событий, навстречу неизведанному, из полымя в еще одно полымя, потому что огня было уже предостаточно.
Вот это, подумал художник, по-нашему.
Грециона просто рвало на части – за последние пару дней, здесь, в Лемурии, ему было невыносимо плохо, но настолько отвратительного состояния еще не наступало. Чем выше профессор поднимался, тем хуже ему становилось – и он уже не держал ту дегтевую злобу, все это время раз от раза вылезающую наружу. Эта чернота, гнев, агрессия, обычно запертая глубоко внутри так надежно, что даже сам о ней забываешь, наконец-то вырвалась наружу, расположилась под Змееносцем и все бурлила, кипела, отражаясь в глазах густой краской.
Ступени кончились, но профессор даже не заметил – его вовремя остановил Федор Семеныч. Грецион с силой отпихнул художника, только потом догадавшись поднять взгляд, работавший, как разбитое кривое зеркало.
Святилище храма оказалось пятиугольным. В каждом углу стояла словно бы понурая статуя одного из забытых божеств с аметистами в головах: кто-то был мускулист, кто-то – худ как трость папоротника, а кто-то вообще напоминал скопище песчинок, но все божества, замершие в образе каменных изваяний, лишь отдаленно напоминали людей. Скорее смесь растений и животных с намеками на человеческие формы
В лампадках, подвешенных к колоннам и потолку купола, горели масла, разлетавшиеся в хаотичном танце. Своды святилища украшали золотые созвездия, практически не потускневшие за столько тысяч лет. По стенам карабкались письмена-заклятия, плотно прижимающиеся друг к другу.
В центре святилища без сознания валялся Заххак, сбитый Вавилонским Драконом – сам зверь гордо восседал рядом, занеся лапу и отбрасывая слишком густую и длинную тень…
– Стой! – крикнула Инара, тут же закрыв рот рукой, но зверь отвлекся и повернулся.
Девушка растерялась – она знала, что обязана вновь найти Вавилонского Дракона, вновь запереть его. Столько раз Инара прокручивала в голове, как будет проходить этот момент, прогоняла призрачный спектакль и была уверена, что справиться, повторит продуманный порядок действий – а сейчас, столкнувшись с проблемой наяву, розовый мыльный пузырь планов лопнул.
Инара замерла, не зная, что делать. Ругала себя за то, что ввязалась во все это – за то, что с самого начала запустила цепочку событий просто потому, что тогда ей казалось, что она горы может свернуть, может изменить мир в лучшую сторону, облегчить страдания – Сируша и ее собственные.