Но дежавю теперь тоже не было.
– И что вы будете делать? – спросил профессор у сидящей рядом Инары и Бальмедары с заживающей щекой. – Вавилонского Дракона больше нет, нет вместилища царей, да и вся Зодиакальная Эклиптика, получается, пойдет коту под хвост?
Они устроил застолье, и каменный стол просто ломился от изобилия, в основном – овощного-фруктового, на что уже успел посоветовать Брамбеус, но посчитав, что правило: «дают – бери, бьют – беги» его еще никогда не подводило, после произошедшего в святилище накинулся на угощения с пятикратной силой. Достопочтимый Сунлинь Ван с бароном согласился, и предложил свою версию знаменитой поговорки: «Лучше фрукт во рту, чем пустота в желудке».
– Мы сохраним его останки, – ответила Инара. – И посмотрим, достаточного ли будет этого крючка Тиамат, чтобы удержать созданного в ее честь Змееносца над нами. Ну а если этого не выйдет… думаю, мы переживем несколько дежавю.
– А если это как-то сломает… вселенную в целом? – напрягся Федор Семеныч.
– Вселенная как-нибудь залатает эту дыру, она всегда так делает, ей не привыкать, – улыбнулась Бальмедара, потом повернулась к Грециону и спросила: – А что вы будете делать, профессор?
– А что мне нужно делать? – покрутил бокал в руках Психовский.
– Вы теперь Змееносец, – уточнила магиня. – И если вы останетесь в Лемурии, то жизнь ваша станет едина для всех оттисков— навсегда. Если, конечно, останки будут работать…
– А если нет? Если не останусь?
Бальмедара пожала плечами.
– Тогда дежавю, и все версии в иных вариантах реальности, вернутся – единый канат распутается до ниточек.
Психовский опустил голову и призадумался – быть единым для всех оттисков это, конечно, здорово, и никакого тебе дежавю, и частью Дракона без своего же ведома точно не станешь. Да и в Лемурии тепло, чудные ночи, а о снеге никогда не слыхали – это отдельна радость. Но все же… чем больше его, Грециона Психовского, в разных оттисках, тем больше приключений и тем насыщенней жизнь на всех Греционов вместе взятых, а на месте профессор усидеть не мог дольше положенных университетских занятий.
– Что я буду делать? – улыбнулся Грецион. – Пожалуй, вернусь обратно – у нас с Фебом еще турне не закончено, да и с моей одеждой надо что-то делать, устрою себе хороший шоппинг. После борьбы с собой внутри Дракона, и с Драконом внутри себя, это то, что нужно.
– И пара сладких вафель, – мечтательно отозвался Аполлонский который, вместо того, чтобы есть угощения, зарисовывал их.
– И пара сладких вафель, – хмыкнул профессор.
Бальмедара кивнула.
– Господин Сунлинь Ван… А вы что будете делать? Помните, вы говорили, что Вавилонский Дракон – ключ к Философскому Камню, – профессор сделал глоток из кубка. – И эти ваши глаза насчет королевского золота моих глаз… теперь я понимаю.
– Да, – добавила Инара. – Вам нужны были глаза и сердце….
– Буду искать этот самый ключ, если вы не против – я алхимик, а не вивисектор, так что никаких печеней, селезенок и других интимных органов по началу. Это же вам не олень, – рассмеялся китаец, почесывая бороду. – Для начала, я просто изучу предмет моих долгих поисков. Боюсь, что он уже далеко не вместилище царей – а представить себе царский камень без царей…. А еще, почаще стану играть на флейте.
Инара посмотрела на мерцающее цветным небо и на нескончаемый парад планет. Вот мир и стал капельку лучше, капельку справедливее, капельку добрее – и, ирония судьбы, это случилось не благодаря девушке, хотя она и стала той, кто кинул с заледенелого обрыва камушек, постепенно превратившийся в снежный ком.
Но главное, думалось Инаре, что все в конце концов стало лучше. А уж кто тому причина…
Девушка вздохнула и мечтательно протянула:
– И только розы, только запах
Пьянящий мир и небеса…
– Красиво, – отозвался Грецион. – У меня студенты тоже такое пишут. Неисправимые юные романтики…
– А ты – неисправимый старый, – хихикнул Художник.
Они рассмеялись и выпили.
– Мне вот интересно, – вдруг отвлекся от рисования Федор Семеныч. – А где Лемуры? В Лемурии я скорее ждал их, чем ящеров…