Я и Йодль вместе с небольшим штатом сотрудников продолжали работать в Далеме (Сосновый проезд), на старом КП, оборудованном еще во времена фон Бломберга в 1936 г. Штаб оперативного руководства и генштаб сухопутных войск разместились в бункерах ОКХ в Вюнсдорфе (Цоссен). Здесь же, в Далеме — Сосновый проезд, 16 — в доме бывшего чемпиона по боксу Макса Шмеллинга, находились и наши с Йодлем служебные квартиры.
20 апреля около полудня англо—американские воздушные флоты в последний раз бомбили правительственный квартал Берлина. Я, моя жена, супружеская пара Дениц и наши адъютанты с внутренним содроганием наблюдали за апокалиптической картиной уничтожения одного из красивейших городов Европы из сада служебной квартиры гросс—адмирала. Дениц перебрался в Берлин минувшей ночью из—за угрозы захвата передовыми частями Красной армии КП кригсмарине «Коралл» под Эберсвальде.
Эскадрильи англо—американских бомбардировщиков шли плотно и держали строй, как на параде. По команде выходили на цель и вываливали свой смертоносный груз. В небе над Берлином не было ни одного самолета люфтваффе, а наши зенитчики не могли достать идущего на большой высоте противника. Последний налет продолжался около 2 часов, однако ни одного прямого попадания в полуразрушенное здание рейхсканцелярии мы не зафиксировали.
На 16.00 был назначен доклад в бункере фюрера в подвальных этажах рейхсканцелярии. За несколько минут до назначенного срока мы с Йодлем спустились в бункер и неожиданно увидели фюрера, который поднимался наверх, в общие помещения, в сопровождении Геббельса и Гиммлера. Кто—то из адъютантов сказал мне, что фюрер будет вручать «Знаки зенитчика» и «Железные кресты» членам «Гитлерюгенд», особо отличившимся при отражении вражеских налетов на участках ПВО Берлина.
После церемонии награждения фюрер спустился в бункер. Геринг, Дениц, я и Йодль по очереди зашли в его маленькую жилую комнату и поздравили по случаю дня рождения. Со всеми остальными участниками оперативного совещания Гитлер поздоровался за руку при входе в помещение для докладов — при этом о дне рождения больше никто и не вспоминал.
Когда я переступил порог комнаты Адольфа Гитлера, то интуитивно почувствовал, что традиционно—обезличенные поздравления не будут соответствовать драматизму момента, и, преодолевая волнение, произнес, что все мы благодарны судьбе, которая отвела от него предательский удар в июле 44–го. Провидение хранило его, чтобы в час тяжелых испытаний, который пришелся на день его рождения, он предпринял решительные шаги по спасению созданного им Третьего рейха. Нужно действовать, и действовать без промедления, пока Берлин не стал ареной ожесточенных боев.
Я собирался развить свою мысль, но неожиданно он прервал меня и произнес:
«Кейтель, я знаю, чего я хочу. Я уже принял решение и буду сражаться на подступах к Берлину или в самом Берлине. Благодарю за поздравления, и пригласите, пожалуйста, Йодля. У нас с вами еще будет время поговорить…»
В давящей на психику тесноте бункера генерал Кребс, с конца марта исполнявший обязанности начальника генштаба сухопутных войск, доложил об обстановке на Восточном фронте, затем Йодль — о положении на других театрах. Мы с Герингом вышли в несколько более просторное жилое помещение штаб—квартиры. Рейхсмаршал сказал, что через день—другой «Каринхалле» захватят русские, а «Курфюрст» — штаб оперативного руководства люфтваффе в заповеднике Вердер под Берлином — уже который день остается без связи, поэтому он намеревается перевести свой КП в Берхтесгаден. Лететь опасно — придется добираться на машине, пока русские не перерезали дороги на юг между Галле и Лейпцигом. Мы посоветовались и решили: мне нужно добиться согласия фюрера на перевод КП люфтваффе в Берхтесгаден, поскольку более удобный момент уже вряд ли представится.
Несмотря на критическое положение на итальянском театре, обсуждение происходило в спокойной и деловой обстановке — без обычных в последнее время вспышек гнева со стороны фюрера. Гитлер держал себя в руках и давал четкие и ясные указания. Я предложил ему отправить Геринга на юг, пока русские окончательно не перерезали все коммуникации. Фюрер не возражал и вскоре сам предложил рейхсмаршалу собираться в дорогу.
Моя инициатива в этом вопросе объяснялась довольно просто: я предполагал, что Гитлер вместе со штабом оперативного руководства Йодля отправится вслед за рейхсмаршалом в соответствии с разработанным им самим планом обороны рейха. Это могло произойти либо после стабилизации Берлинского фронта, либо в тот момент, когда положение станет угрожающим и придется вылетать из Берлина ночью — самолеты эскадрильи фюрера давно уже стояли наготове. Необходимые для нормального функционирования ставки оборудование, документация и т. п. уже были отправлены в Берхтесгаден по ж.—д. и автотранспортом. К этому моменту была завершена реорганизация командных структур — ОКВ и ОКХ — и сформированы две оперативные (штабные) группы: штаб «Север» для Деница и «Юг» для фюрера в Берхтесгадене. Дениц принимал на себя всю полноту верховной командной власти в Северной Германии, если бы американцам и русским удалось соединиться южнее Берлина, отрезав север рейха от юга. Соответствующий приказ был подписан фюрером накануне, сам он собирался командовать южным фронтом обороны, поддерживая радиосвязь с Деницем.
На обратном пути в Далем я сказал Йодлю, что уже завтра, 21 апреля, отправлю в Берхтесгаден самолетом весь багаж, без которого можно сейчас обойтись, поскольку спецпоезд ОКВ выехал на юг три дня тому назад. Мой пилот оберштабс—инженер авиации Функ вылетел в светлое время суток курсом на Прагу. На борту самолета находились мой адъютант Шимонски, начальник центрального управления ОКВ генерал Винтер, доктор Леман, фрау Йодль и моя жена. В пражском аэропорту пассажиры пересели в автомобили и выехали в Берхтесгаден. Мой самолет вернулся на аэродром Берлин—Темпельхоф вечером того же дня. Мы готовились к переезду в Берхтесгаден, во всяком случае в тот момент этот вопрос казался окончательно решенным.
Фельдмаршал Фердинанд Шернер, командовавший группой армий «Центр» на Восточном фронте — крупнейшим на тот момент контингентом немецких войск, удерживавшим позиции от Карпат до Франкфурта, — прибыл с докладом 21.4.(45). Когда мы с Йодлем вошли в бункер фюрера, он как раз прощался с фельдмаршалом. Доклад Шернера явно пошел ему на пользу — Гитлер был бодр, воодушевлен и призвал нас поприветствовать «его самого молодого фельдмаршала».
На оперативном совещании стало ясно: Шернеру удалось внушить фюреру уверенность в боеспособности своего фронта. Гитлер ухватился за эту соломинку, как утопающий, хотя на самом деле фронт группы армий «Центр» давно уже перестал существовать, и речь шла только об организации ожесточенного сопротивления на отдельных участках. Хотя наше положение на Западном фронте и в Италии выглядело безнадежным, а русские уже стояли под Берлином, фюрер испытал очередной приступ оптимизма, когда совершенно неожиданно для нас в бункере появился генерал Вальтер Венк, командующий вновь сформированной 12 армией, и доложил о планах нанесения контрудара по позициям американцев в Гарце и выдвигающимся на рубеж Эльбы союзническим войскам. Венк подтвердил готовность немецких войск выполнить поставленную фюрером боевую задачу: добиться коренного перелома в оперативно—стратегическом положении между Среднегерманскими горами и Эльбой, разбить врага на линии Магдебург — Люнеберг — Брауншвейг и соединиться с танковой группой, которая после форсирования Эльбы ведет бои в районе Юльцена.
Я не мог разделить прекраснодушных планов фюрера и командующего откровенно слабой 12 армией, зная о тяжелом положении, сложившемся для нас на этом направлении. Убежден, что и Венк не верил в возможность кардинального изменения оперативной ситуации, а в лучшем случае рассчитывал на частный успех. С некоторых пор самообман стал главным прибежищем фюрера, а те люди, которым он безраздельно доверял, беззастенчиво пользовались его стремлением принять желаемое за действительное. За годы совместной работы с Гитлером мне сотни раз доводилось быть свидетелем того, как, не отваживаясь сказать правду в глаза, генералы вселяли в него несбыточные надежды…