– Понятия не имею, – говорю я, помолчав.
Когда уходят последние посетители, Ист подсаживается за наш столик и разговор переходит на местные новости. По случаю фестиваля в городском парке решили было установить чертово колесо, но это предложение вызвало бурные споры.
– Глава оргкомитета пригрозил уйти в отставку, – говорит Ист. – А мое предложение оплатить эту фиговину встретили в штыки, совсем не так, как я ожидал. Кое-кто в оргкомитете даже заявил, что я хочу подмять под себя все мероприятие. Мне было дико обидно.
– Не слушайте его, – смеется Уилл. – Ему это нравится. И он им нравится. Когда он сказал, что может лично организовать монгольское барбекю, можно было подумать, будто он предложил пройти по воде аки посуху.
– Через сельский пруд! – уточняет Ист.
В ответ на призыв снова выпить по последней я поднимаю руки – мой лимит исчерпан, да и Мин говорит, что ей рано утром на работу. Ист вызывает для нее такси, а я решаю отправиться в свой родной Хадли пешком по берегу.
– Свежий воздух прочистит мне мозги, – говорю я, глядя, как Ист закуривает косячок во дворе ресторана.
– Уилл теперь не разрешает курить в доме, – говорит он.
И пока он наслаждается марихуаной, мы стоим и смотрим, как пропадают вдали огоньки уезжающего такси. Потом Ист стаскивает с головы клетчатую кепку – знак своей профессии, – поправляет рассыпавшиеся по плечам седеющие волосы и предлагает мне затянуться.
– Не думаю, что это поможет, – говорю я, уже понимая, что утром сильно пожалею о двух больших порциях «гленморанджи».
– Пожалуй, ты прав.
Мы выходим из внутреннего дворика и медленно бредем к реке.
– Бен, – говорит Ист, когда огни ресторана остаются позади. – я нечаянно услышал ваш разговор и не знал, можно ли мне вставить словечко…
– Валяй, – говорю я, и мы останавливаемся на берегу, где уличный фонарь освещает конскую тропу[1].
– Я Мадлен давно знаю. Она была завсегдатаем еще моего первого ресторана, в Ричмонде, в другой жизни. Она умеет уговаривать. Не поддавайся: не делай того, чего не хочешь. Мой тебе совет: иди, как шел, своим путем и смотри в будущее. Взгляд в прошлое не сулит ничего хорошего.
Глава 3
Проснувшись, я вижу, что сквозь шторы пробивается свет, но понятия не имею, который час. Я протягиваю руку к столику возле кровати, чтобы нашарить телефон, и опрокидываю стакан – вода выливается на пол. Я боюсь, что комната завертится, если я подниму голову, и потому просто медленно поворачиваю ее и осматриваюсь по сторонам. Во рту – явственный привкус вчерашнего спиртного.
Десять лет назад я лежал в этой же самой кровати, когда моя мама в третий и последний раз крикнула, чтобы я вставал. Я учился тогда на втором курсе Манчестерского университета и приехал домой, в Лондон, на пасхальные каникулы. Я подрабатывал на спортивном сайте, занимаясь фактчекингом, и всего за неделю усвоил, что спортивные журналисты начинают работать не раньше полудня, заканчивают поздно, а на досуге смотрят футбол по «Скай» в пабе. Я охотно приспособился к такому режиму и в то утро, мучаясь в постели от похмелья, вовсе не горел желанием присоединяться к маме, ехавшей в такую рань на работу.
Сейчас, лежа с закрытыми глазами, я снова и снова мысленно слышу ее голос. Она недовольна, ее все больше раздражает моя апатия. Уже выходя из дома, она в последний раз взывает ко мне.
– Бен, кончай валяться! Ты тратишь время попусту – вставай сейчас же! – кричит она, и я слышу, как она хватает сумку, прежде чем захлопнуть входную дверь.
Это были ее последние слова, обращенные ко мне.
В то утро мама вышла из дома, когда еще не было восьми. Она пересекла Хадли-Коммон[2] и пошла по краю рощи, тянувшейся вдоль железной дороги. Так она ходила каждое утро, и путь до станции «Сент-Марнем» занимал у нее меньше десяти минут. Обычно она проходила на дальний конец платформы, где останавливался последний вагон: тогда все двадцать минут до центра Лондона она могла с гарантией провести сидя. Впрочем, что она делала тем утром, я знаю только со слов полиции.
Я приготовил себе завтрак – и еще сэндвич, чтобы взять на работу. Стоя у окна с чашкой кофе в руке, я строил планы на день и рассеянно наблюдал за пожилым соседом мистером Кранфилдом, копошившимся в своем саду. И тут подъехала полицейская машина.
Из машины вышли двое полицейских и пошли по дорожке к дому. У меня тут же засосало под ложечкой. В детстве я видел слишком много полицейских, подъезжавших к дому, и знакомый ужас, сопровождавший их визиты, нахлынул снова. Сколько раз после смерти Ника я, завидев полицейских, убегал и, притаившись на верхней площадке лестницы, жадно слушал то, что они говорили маме! Я вдруг снова ощутил себя ребенком. Только вот теперь бежать, чтобы спрятаться, было некуда, как бы мне этого ни хотелось.
1
2