Впрочем, вскоре вы получите дальнейшие инструкции от четырех дуэний, которые объяснят вам все окончательно.
Одним словом, трепещите, угадывайте, повинуйтесь, предвосхищайте, и если вы не будете особенно счастливы, то и непоправимых бед с вами не случится. Притом – никаких интрижек между вами, никаких связей и, самое главное, чтобы не было этой дурацкой девичьей влюбленности друг в дружку, которая, с одной стороны, размягчает сердце, а с другой – делает его более недоступным и менее расположенным к тому единственному и простому, к чему мы вас предназначили. Уразумейте, что мы смотрим на вас отнюдь не как на существа человеческие, а как на животных, которых кормят, когда они исправно служат, и забивают, когда они служить отказываются, и, стало быть, проку в них никакого нет.
Вы увидели и то, что вам строго-настрого запрещено все, что может походить на исповедание какой-либо религии; нет ни одного преступления, за которое здесь подвергнут столь же тяжкой каре, как за это. Мы знаем, что среди вас есть несколько полоумных, которые никак не могут отвратиться от идеи этого презренного божка и почувствовать, насколько омерзительна религия; их будут тщательно проверять, и не стану от вас скрывать, что не будет предела тому, что им придется вынести, если, к несчастью, их застигнут с поличным. Пусть они убедятся, эти безмозглые твари, пусть удостоверятся, что существование Бога есть бред помешанного, которому ныне на земле верят не более чем два десятка ослепленных приверженцев, что религия – всего лишь хитрая выдумка, которой плуты хотели нас обмануть и которая сегодня достаточно разоблачена. Посудите сами: если бы существовал Бог и он был всемогущ, как мог он позволить, чтобы добродетель, которую он предписывает всем чтить и которой вы так гордитесь, была принесена в жертву пороку, разврату? Как может всемогущий допустить, чтобы такое ничтожное существо, как я, который в сравнении с ним все равно что клещ в сравнении со слоном, высмеивало и презирало его, как это делаю я с превеликим удовольствием каждый день?
Завершив эту краткую проповедь, герцог сошел с трона, и все слушательницы, за исключением четырех дуэний и четырех рассказчиц, прекрасно понимавших, что им предстоит играть роль жриц, а не жертв, все, повторяю я, кроме этих восьмерых, залились слезами. Герцог, ничуть не тронутый общей печалью, оставил их судачить, строить догадки, плакаться друг дружке, уверенный, что находящиеся при них восемь его шпионок дадут ему полный отчет обо всем. Он провел ночь с Эркюлем, одним из прочищал, ставшим его самым большим фаворитом как любовник, и с маленьким Зефиром, который в качестве любовницы занимал всегда первое место в сердце герцога.
Назавтра, как только пробило десять часов утра, занавес грандиозного действа разврата поднялся, чтобы не опускаться больше до самого конца спектакля, до двадцать восьмого дня февраля.
А теперь, друг-читатель, надобно расположить и твое сердце, и твой рассудок к повествованию, грязнее которого не было за все время существования мира, такой книги ты не сыщешь ни у древних, ни у нынешних авторов. Вообрази, что всякое наслаждение, если оно прилично или предписано тем существам, о котором ты беспрестанно рассуждаешь, не будучи с ним знаком досконально, и которое ты именуешь природой, все подобные наслаждения, говорю, нарочно исключены из этого сборника, а если ты, паче чаянья, встретишься здесь с ними, то они непременно будут сопровождаться каким-либо преступлением или будут приправлены какой-нибудь гнусностью.