— Сейчас в Аахене приблизительно одиннадцать тысяч жителей, — ответил Вейн. — В этом городе значатся шестьдесят семь учреждений, в которых насчитывается семьсот пятьдесят служащих. Таким образом, каждый пятый, включая младенцев и стариков, — государственный служащий, которые, как известно, пользуются особыми привилегиями, а главное — освобождаются от работ по расчистке города.
— И много среди них нацистов?
Вейн и Лансон переглянулись.
— Знаете, сержант, на следующей неделе Падовер делает доклад… Так вот вы и спросите у него…
В этот момент зазвонил полевой телефон. Вейн взял трубку:
— Нет, господин майор, это только визит вежливости. Он только что ушел от нас…
Вейн положил трубку и задумчиво посмотрел на меня:
— Я думаю, сержант, вам лучше уехать из этого негостеприимного города. Кое-кто из комендатуры увидел ваш джип у редакции и интересуется, не нужно ли вас выпроваживать из города под конвоем…
Лансон посмотрел мои бумаги и протянул их Вейну. Тот хихикнул:
— Сержант Градец, вы чуть было не попали в осиное гнездо. Вы знаете Падовера? Он один из руководящих сотрудников государственного секретаря Икеса. Его направили сюда, чтобы доложить о нашем… о нашем положении в Вашингтон. В комендатуре лютуют, что Падоверу удалось приехать в Аахен. А знаете, кто подписывал Падоверу командировку? Случайно или нет, но тот же самый человек, что и ваши документы…
Когда впереди показались безобразные громадные утесы трех жилых блоков Буртшейда, мне в голову вдруг пришла идея, и я приказал остановить машину.
В темноте дом выглядел еще более неприветливо, чем тогда, в октябре. Из черной дыры подъезда тянуло плесенью и кислыми запахами кухни. Я спросил какую-то женщину, где найти фрейлейн Бекерат. Женщина мгновенно ответила: пятый этаж, у Гигерихов.
Четверо маленьких Гигерихов с удивлением уставились на меня. Потом к двери подошла Урсула. Она была в свитере и спортивных брюках.
— Сержант Градец, вы опять хотите получить интервью для радио? — спросила она спокойно.
— Как видите, у меня нет микрофона. Я только хочу узнать, если ли у вас минутка свободного времени.
— Боже мой! Времени у меня хоть отбавляй. Электрического света нет, керосин приходится экономить. Сидишь и не можешь даже почитать…
Из соседних комнат выглядывали любопытные физиономии жильцов.
— Скажите, это единственное место, где мы можем поговорить?
— Сержант Градец, вы не выполняете указаний властей! Частные контакты с гражданским населением обоих полов строго запрещены! Насколько я знаю, из вашего жалованья вычтут за это шестьдесят пять долларов.
— Я наполовину приехал по делу!
— Наполовину? Ну тогда все равно это обойдется вам в тридцать два доллара пятьдесят центов.
— Знаете что? В моем джипе хотя и холодно, но там по крайней мере никто не будет мешать…
Мы спустились вниз и уселись в машину.
— А теперь расскажите, что происходит в вашем проклятом Аахене? Неужели девять бургомистров не могут навести здесь порядок?
— Точно. Девять бургомистров! Но шесть из них — заядлые нацисты.
— Вы преувеличиваете! Что же тогда делают наши люди из военной администрации?
— Этот вопрос я и сама не раз задавала себе… Обер-бургомистра Оппенхофа назначили по рекомендации епископа. Эта тайна хорошо всем известна! Оппенхоф был административным директором военных заводов. Вплоть до вашего прихода! Ну а он уже назначил других, например своих коллег по административному совету. Фауста и Оп де Хипта! Или взять хотя бы Шефера! Ведь он был сотрудником военного трибунала в округе Берлин! А сегодня он по вашей милости полицай-президент!
Я молчал. Девушка, казалось, отгадала мои мысли.
— Скажите, сержант, вы осмотрелись в городе? Что вам бросилось в глаза?
— Собственно, ничего особенного. Кроме наших патрулей, я и людей-то на улице не видел.
— Именно! А знаете, сколько трупов валяется под снегом? Я имею в виду не тех, кто погребен под развалинами, нет, а тех, кто лежит по обочинам дорог. Кому-то бы следовало похоронить их, очистить улицы, а? Это грязная и трудная работа, не так ли? Обер-бургомистр Оппенхоф приказал это сделать рабочим с заводов Вельтрупа и Тальбота, а те заявили: «Пусть этим занимаются бывшие нацисты, гестаповцы и детективы!» Однако Оппенхоф в свою очередь ответил, что все эти лица незаменимы на его заводах.
— Ну и?
— И ничего! Все так и осталось.
— А комендант? Что он сказал на это?
— Ну и наивны же вы! Ваш комендант ни слова не понимает по-немецки. Что вы на меня так недоверчиво смотрите? Из всей военной администрации разве что один человек знает по-немецки, да и то не более пяти слов. Военная администрация держится за немцев, которые говорят по-английски. А теперь подумайте, кто у нас может знать английский? Рабочий? Или директор завода и его друзья, которые немало поездили по свету? Соображаете?