Хануш Бургер. «1212» передает. Роман
ОПЕРАЦИЯ «АННИ»
Это началось в Люксембурге
На рассвете был воздушный налет. Сигнал тревоги раздался, как обычно, с опозданием, когда рвались уже первые бомбы. Летчикам, наверное, было дано задание нанести удар по вокзалу и цистернам с горючим, что находились на футбольном поле рядом с улицей Брассер. Но бомбы падали беспорядочно. Воздушные асы, восседавшие в командирских кабинах из плексигласа, по-видимому, не смогли выйти на заданную цель и теперь, на обратном пути, освобождались от своего груза, сбрасывая его куда попало. Верховное главнокомандование вермахта могло с гордостью записать на свой счет: сожжены три крестьянских дома под Эхтернахом, разрушена школа в Пфаффентале, остальные бомбы образовали в чистом поле большие воронки.
Из сбитого Ю-88 выпрыгнули на парашютах три летчика. Бинго и я сразу же выехали туда на мотоцикле, так как нам во что бы то ни стало нужно было достать свежий материал для очередной вечерней передачи.
Бортрадист получил сильное сотрясение мозга и не мог говорить. Двух других можно было допрашивать: у одного — перелом ноги в двух местах, у другого — вывихнута рука и исцарапано лицо. Люксембургские крестьяне, задержавшие гитлеровцев, не церемонились с теми. Их летная форма, подбитая овчиной, была вся в грязи. И теперь три немецких аса валялись у забора рядом с сараем, куда жители снесли тела девяти школьников, погибших во время воздушного налета.
Пленные не сообщили нам ничего нового: бомбардировщики были из эскадрильи, которая в течение шести недель действовала на Восточном фронте, а теперь находилась на отдыхе в Битбурге.
Откровенно говоря, это не было похоже на допрос. Мы мирно беседовали с пленными и привели в порядок наши сведения о противнике. В последнее время все происходившее вокруг все больше и больше напоминало мне шахматный турнир, после окончания которого противники идут в кафе и оживленно обсуждают некоторые партии.
Немцы с удовольствием отведали американских сигарет.
— Наши ужасно дерут в горле, — произнес бортрадист с сотрясением мозга. Это были первые слова, сказанные им в плену.
К десяти часам мы вернулись в город, твердо решив проспать до самого обеда. Мы всегда радовались тем немногим свободным часам, которые нам удавалось выкроить из служебного времени, подобно тому, как торговый агент, возвращаясь из очередной командировки, радуется нескольким долларам, оставшимся в его кармане.
Однако поспать в то утро мне не удалось. Перед воротами мрачного дома, в котором нас расквартировали, я увидел джип. Капрал Коулмен, сотрудник радиостанции, проверял акселератор. Джерри, еще в пижаме, высунувшись из окна, кричал капралу:
— Они уже здесь!
— Залезай, — сказал мне Коулмен. — Живым или мертвым ты должен быть у майора в десять пятнадцать.
Бинго злорадно ухмыльнулся, зевнул и вкатил мотоцикл во двор.
— Что касается меня, то я иду спать, — бросил он на ходу. — Поцелуй за меня майора в…
Коулмен был зол и за всю дорогу не вымолвил ни слова. Его раздражал не только немецкий язык Бинго, а вообще все иностранное. Он не ходил смотреть даже британские фильмы, утверждая, что не понимает их без американских титров. Его открытая антипатия к нам — иностранцам, служащим в американской армии, — проявилась еще в период нашего обучения в Северной Каролине. Теперь же, во Франции, она переросла в жгучую ненависть, так как капрал не мог смириться с тем, что несколько дружески произнесенных французских слов давали нам право на большее гостеприимство, чем его якобы безотказные «Сезам, откройся!» — пакет жевательной резинки, удар прикладом винтовки, «Пойдем спать со мной», — которые он обычно применял в своей практике. Резиденция майора размещалась на первом этаже современного, выстроенного из белого песчаника здания люксембургского радио. В отделанной деревом приемной сидела мадемуазель Бри, веснушчатая рыжеволосая женщина с вызывающим взглядом. Мы подозревали, что еще несколько недель назад она в качестве фрейлейн Бри прислуживала за тем же столом (и отдавалась в той же постели) майору вермахта Тидеману, о пристрастии которого к женскому полу можно было судить по его элегантной канцелярии. Покинув город, майор бросил и радиостанцию, к фрейлейн Бри. Поговаривали, что Тидеман оставил нам это рыжеволосое создание в качестве бомбы замедленного действия, и поэтому мы, стараясь быть справедливыми, прозвали эту особу мисс Ловушка.
Когда я входил в канцелярию, мисс Ловушка, не отрывая глаз от своей машинки, говорила обычно в нос, на британский манер: