Это было довольно пестрое общество. Они горячо обсуждали всевозможные проблемы. Говорили о том, что теперь будут делать свободные фильмы, создадут кафе типа «Нахрихтен», организуют выставки картин, наладят культурный обмен между Востоком и Западом. Но больше всего их волновал сейчас вопрос, как все это случилось, что они могли продать свою душу дьяволу. Они собрались у Кестнера потому, что всем хорошо были известны его независимость и душевная чистота.
Мне же пока приходилось отвечать на неприятные вопросы, вроде этого:
— Ваша оккупационная политика должна проучить нацистов! Ваш генерал Эйзенхауэр рекламирует, что хочет искоренить нацизм, а что вчера сказал ваш генерал Паттон? «Для меня национал-социалистическая рабочая партия Германии — такая же партия, как у нас в Америке демократическая или республиканская». Как вы мне объясните это?
Я не мог этого объяснить. Как не мог объяснить, почему американцы сначала заказывают снять фильм о концлагерях, а потом изо всех сил стараются сделать так, чтобы этот фильм (не дай Бог!) не подействовал на нервы чувствительным нацистам. Я не мог объяснить, зачем оккупационные власти издают чрезвычайный закон о ликвидации «ИГ Фарбен», когда на мюнхенской бирже торгуют акциями этого концерна.
Кестнер, казалось, не придавал этому особого значения. Или, быть может, он, как и мой друг Георг Дризен, рассчитывал на то, что в один прекрасный день оккупация кончится и порядочные люди Германии станут хозяевами в своем собственном доме? В настоящий момент Кестнера занимало другое — проблема отбора талантливых людей.
— Перед нами — громадные возможности, — философствовал он. — Начнем все сначала. Нам не нужен никакой балласт. Главная опасность — отсутствие таланта. Одного незапятнанного имени сегодня уже недостаточно. Разумеется, это предпосылка, но ни в коем случае не пропуск, чтобы занять в новой Германии ответственный пост. По-моему, нужно ввести у нас орден Чистой жилетки первой и второй степени. Все порядочные люди будут рады этому, и никому не будет вреда…
Он умно и с полным правом говорил о независимости дарования и характера, процитировал известные слова Гейне о том, что и среди хороших людей бывают плохие музыканты. Кестнер и не подозревал, что играл на руку офицерам из военной администрации, которые не различали незапятнанного имени от запятнанного.
Выходило, что для того, чтобы руководить крупным промышленным предприятием, достаточно быть талантливым человеком в этой области — и только! А если всего какие-нибудь полгода назад этот талантливый специалист был ближайшим пособником Гитлера! Ну, это прошлое! Главное — как можно скорее начать дело! И это относилось не только к фабрикам, городскому управлению, но и к театру, оркестрам, киностудиям…
Вечером я получил письмо.
«Георг Дризен
Битбург, зона США
Марктгассе, 18 октября 1945 г.
Дорогой Петр, или мне теперь нужно называть Вас господином Градецем? Быть может, Вы уже и не помните Георга? Ведь прошло полтора года с тех пор, как наша "Анни" прекратила свое существование.
Все мы разлетелись в разные стороны. Единственно, кого я вижу время от времени, — это господина Шеля и его молодую супругу. Они работают на радиостанции Люксембурга. Однажды видел господина Дирка. Он был проездом в Битбурге. Я его с трудом узнал в гражданском костюме. Дирк стал большим и важным зверем в военной администрации и занимается денацификацией. Наш дорогой Сильвио написал мне несколько писем. Он наконец-то приземлился в своем театре. У него хороший шеф, по имени Бенно Франк, так что наверняка очень скоро мы будем читать об успехах Сильвио.
Почему я Вам пишу? Вряд ли перед кем еще я мог бы исповедаться. Я работаю здесь на военную администрацию, но меня, как и тогда на улице Брассер, не покидает чувство, что все мои усилия — напрасный труд.
Официально я числюсь нечто вроде детектива. В мою обязанность входит разузнавать, насколько у того или другого рыльце в пуху. Вы подумаете, я стал шпиком? На старости лет Георг стал шпиком? Я всегда хотел помогать выкорчевывать нацистов из нашей общественной жизни. И не простых, а живодеров, конъюнктурщиков, извергов! Так что теоретически я нахожусь на верном месте, но иногда мне кажется, что всем моим докладам грош цена, как будто я бросаю их на ветер.
Меня потряс один случай. Однажды я напал на след человека, который был самым отъявленным палачом в концлагере Заксенхаузен. Моего брата Лукаша умертвили именно в этом лагере. Человек, которого я нашел, имел на своей совести тысячи человеческих жизней. Из них по крайней мере около сорока жертв он умертвил собственными руками. У меня есть фотографии и десятки очевидцев. С большим трудом мне удалось заполучить на него приказ об аресте. Мы знали, что он уроженец этих мест. Приказ об аресте вместе с его фотографией был опубликован в газете. Его развесили повсюду, где только собирались люди. Об этом я лично позаботился в память моего брата.