Кое-кто из присутствующих захихикал.
— …Наша святая задача — предотвратить полный хаос, так как хаос — это такое состояние, когда расцветают радикальные элементы. Я полагаю, вы меня поняли?
— Вот вы и получили ответ на свой вопрос, а? — обратился ко мне Фридмен.
Речь генерала не выходила у меня из головы.
«Порядок! Вот наша генеральная линия!»
Но какой порядок? Как у нацистов или такой, какого не было еще в истории Германии?
Я вспомнил Георга. Он сказал мне однажды: «Оставьте нас одних, а уж мы наведем порядок в своем доме!»
— О каком порядке идет речь? — обратился я к Сильвио. — О порядке для победителей или для побежденных?
— Не будем обращать внимания, Петр, на столь талантливую мысль, пришедшую в голову одному военнослужащему победоносной американской армии…
— Глупости… Мы говорим слишком отвлеченно…
— Все зависит от того, что понимать под хаосом, когда дело дойдет до капитуляции Германии. Если в Германию с двух сторон войдут победители, тогда будет порядок, установленный победителями. Вспомни Аахен. О том же, что будет в каком-нибудь Лигнице, мы не знаем. Во всяком случае, там нет ни генерала Дрейнера, ни Дрейнеровича, акционера фирмы «ИГ Фарбен»…
— А если немцы сами покончат с войной?
— Ты имеешь в виду активный конец? Если они пошлют своего фюрера ко всем чертям? Неужели ты еще веришь, что немцы способны на это?
— Что ты имеешь в виду? Их образ мыслей или же считаешь, что они просто не в состоянии это сделать?
— И то и другое!
— После двенадцати лет фашизма они, должно быть, сыты им по горло, не так ли?
— Дела у них сейчас дрянь, и нет никакого сомнения, что большинство из них сыто фашизмом по горло. Однако от простого недовольства до революции — дистанция огромного размера. Не забывай, что нацисты прекрасно умели выкорчевывать революционеров…
— Я не знаю, как выглядит твоя статистика, однако у меня девяносто восемь процентов допрашиваемых во всех формах повторяли одно и то же: «Я маленький человек, я ничего не знаю…»
— Вот видишь. Значит, объективные причины остаются. Разве может народ «маленьких человечков» переложить ружье с одного плеча на другое? А это очень важно! Кроме того, вспомни, кто ты такой сам, Петр Градец?
Сержант американской армии, сотрудник отдела по ведению психологической войны! Разве ты не слышал, что мы обязаны навести порядок, наш американский порядок? Вот наша задача!…
Капитуляция, вступление в страну, оккупация Германии, установление американского порядка. Вот наша задача!
Порядок людей типа Моргентау? Или фирмы «Диллон, Рид и К°»? Или возможно еще и нечто третье?
— Рузвельт не потерпит нацистов, — серьезно сказал Сильвио. — Возможно, он предполагает создать демократическую Германию. Во всяком случае, демилитаризованную. В основном он согласен с русскими: если не искоренять нацизм, через двадцать лет Германия снова поднимется на ноги. Но наш президент серьезно болен. Так что не будем тешить себя пустыми иллюзиями…
На улице Брассер самое спокойное время было за час до обеда. Вилла пустовала, только мадам Бишет и один из югославов возились на кухне.
Георг и я сидели за стареньким пианино и в четыре руки наигрывали немецкую песенку.
Георг был явно в ударе…
Через два дня меня вызвал к себе полковник. Алессандро, передавший мне приказ полковника, сочувственно посмотрел на меня.
В шезлонге рядом с письменным столом сидел Шонесси. В углу стоял Дрюз, крепко сжав свои тонкие синие губы.
— Послушайте, Петр, — обратился ко мне полковник. — Что это была за идея свести нашего Георга со своими соотечественниками? Капитан Дрюз не совсем хорошо понимает по-немецки, однако, насколько он понял, Георг, без сомнения, пытался подстрекать весь этот сброд.
— Господин капитан, тут произошло какое-то недоразумение, — начал было я. — Если Георг и хотел бы кого подстрекать, так только немцев, находящихся по ту сторону фронта. А этого, собственно, все мы хотим.
Тишина. Никто не поддержал меня даже взглядом.
— Скажите, вы были недавно на докладе генерала, сержант? — спросил меня Шонесси.
В его голосе — ни тени строгости. Только вежливое любопытство — и ничего больше.
— Господин майор! Песня, которую разучивали пленные, разбросана над немецкими окопами! Триста тысяч экземпляров… — продолжал я.
— Целесообразно ли было сейчас распространять эту песню? — заметил Дрюз.
— Не нам это решать, — сказал Шонесси тихо и без ехидства. — Домашний арест Георга продлен до окончания войны. На этом дело будем считать законченным. Не так ли, господин полковник?