Я был благодарен Шонесси за то, что он разрешил мне эту поездку. Джо прекрасно понимал, о чем идет речь, и не снимал ноги с педали.
Мы мчались по шоссе, по которому восемь дней назад — шли на помощь восставшим пражанам танки 1-го Украинского фронта. Домики сел были украшены флагами, на поворотах мелькали русские указатели, а на крупных перекрестках стояли русские девушки-регулировщицы с флажками.
До Терезиенштадта оставалось пятьдесят девять километров.
Навстречу летели кусты бузины, цветущие каштаны, фруктовые деревья, бесконечные аллеи и немецкие сгоревшие танки, трупы лошадей, надписи «Внимание, мины!». Русские солдаты тянут линию связи… И повсюду ручонками машут дети!
Три дня на свободе пожил семнадцатилетний Мирек. А вот как Ева? Ведь сыпной тиф…
До Терезиенштадта осталось только два километра. Вдали показались кирпичные стены казематов. Приземистые дома, тупая безнадежность старого австрийского гарнизона. На белой штукатурке на немецком и русском языках — надписи: «Стой! Кто ступит дальше хоть шаг, будет расстрелян! Предъявить пропуск! Победа за нами…» Это писали гитлеровцы.
«Стой! Тиф! Проезд воспрещен! Вход только для медперсонала!» — это уже наследие войны.
Однако Шонесси нельзя было ничем запугать. Он умело манипулировал пропусками, документами с множеством печатей, говорил только по-английски, так что охранники не понимали его, но слушали. Не дав им опомниться, Шонесси приказывал Джо ехать дальше. Майор был сама энергия и находчивость. Он то и дело посылал вперед Блейера, чтобы тот уговорил строгих офицеров и охранников. В конце концов, не все ли ему равно, найдет его сержант свою девушку в живых или нет? Шонесси, конечно, хотел познакомиться с доктором Машкой!
На докторе была старенькая военная форма, поверх которой — белый халат. На поясе болтался пистолет. Казалось, он не спал целую неделю. Доктор беспрерывно курил и отдавал короткие распоряжения своим коллегам. В паузах он говорил по-английски, по-французски, по-немецки.
Шонесси был поражен.
— Блейер, такой человек нам нужен. Скажите ему об этом и запишите его пражский адрес. Но сначала, разумеется, необходимо, чтобы Петр нашел свою девушку… Скажите, доктор, как чувствуют себя ваши непосредственные больные? Я имею в виду ваших коллег.
Доктор притушил двадцатую сигарету:
— Пять очень тяжелых случаев. Честно говоря, просто безнадежных. Человек тридцать мы надеемся поставить на ноги, но вот эти пятеро…
— А как дела… Сержант, как ее зовут?
— Доктор Бручек? К сожалению, он — самый безнадежный. Вас интересует доктор Штербова? Она особенно плоха. Она плохо выглядела с самого начала, и я не хотел брать ее с собой, но она настояла. Ослабленная конституция. Задеты легкие. Два года в концлагере. А это оставляет следы. Замечательная женщина!…
Запах карболки. Два охранника везут по коридору пациента. Колеса каталки скрипят. Мимо нас проходит сестра. Она несет картонную коробку с реактивами. В пробирках — темная кровь, рядом — крохотные бумажные флажки. Сестра медлит, затем в раздумье нажимает на ручку двери.
— Вот уже два часа, как она в состоянии полной апатии. Ни на что не реагирует…
На подушке лежит узкое лицо. Темные волосы распущены. Они стали длиннее, чем раньше. Под глазами — красные круги. Руки цвета слоновой кости судорожно вздрагивают.
— Доктор Штербова, к вам гости, американцы.
Глаза больной, необычайно светлые, остановились на мне. Потом они снова заметались и задержались на докторе.
— Доктор Машка, галлюцинации начинаются на четвертый день?
Голос прозвучал неожиданно ясно, хотя и тихо.
— Ева!
Глаза ее расширились. Руки вытянулись, одна рука поползла вверх.
И на этот раз я услышал все тот же вопрос:
— Почему… так поздно?
Но сейчас эти слова предназначались только мне одному.
Рука Евы — сухая и горячая, неестественно горячая. Пульс слабый, учащенный.
Я рассматриваю маленькие красные точки на ее коже.
— Со вчерашнего вечера, — говорит сестра.
Ева, как врач, знает, что это значит.
— Скажи моим родителям, что я очень благодарна им. Если бы не папа, эти нацистские собаки ни за что на свете не отпустили бы меня.
Она пытается выпрямиться. Глаза становятся колючими.
— Знаешь, кто меня выдал? Полицейский советник с четвертого этажа. Контакт с противником!… Он имел в виду тебя. Он назвал каждую книгу с твоей полки. И то, что у тебя иногда ночевали товарищи, все-все. Посмотри, чтобы ему сломали шею…
Сестра подошла ближе и вопрошающе посмотрела на доктора.
— Доктору Штербовой необходим покой!