исчезнет, корень глубоко уйдет в землю, гора, где рос женьшень, начнет стонать и
колебаться, и из зарослей выходит грозный хранитель лесов – тигр.
Завидев женьшень, манза-искатель кидает в сторону от себя палку и, закрыв глаза
рукою, с криком бросается ниц на землю: «Пан-цуй, не уходи, - кричит он громким
голосом. –Я чистый человек, я душу освободил от грехов, сердце мое открыто и нет
худых помышлений». Только после этих слов китаец решается открыть глаза и
посмотреть на растение.»
(источник: В.К.Арсеньев «Китайцы в Уссурийском крае»)
Бескупюрное житие преподобной Миры
Level I. Аня.
(ЗАПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ДИКТОФОНЕ АНИ):
«Я сегодня расскажу вам первый уровень Бескупюрного Жития Преподобной Миры.
Это что-то вроде ее мемуаров. Она пишет их своими чертовыми иероглифами, которые
я не понимаю. И не могу прочитать. Меня это бесит! Однажды я к ней прицепилась,
Мира, а что ты там пишешь, в этих сверточках? Она говорит – житие. Блин, можно
подумать, она
святая, ха! Потом она сказала, что ее житие – что-то типа компьютерной игры. И что
я могу рассказывать другим людям о ней всё, что захочу – и всё это будет разными
уровня-ми ее жития.
Усекли? Черт, я тоже нет. Надо типа просто говорить, и всё. Так давайте я буду
говорить… Черт! Это меня раздражает! Окей, сейчас начну… с чего-то отвлеченного…
Мне всегда было жалко чаек. Казалось бы, блаженно зажмурься, да ложись на песочек,
слушай морской прибой и крики чаек… Меня это сочетание – шум волн и вечно пищащие
чайки, приводило в ужас. В панику даже. Конечно же, это всего лишь мое восприятие, но
мне слышалось там отчаяние… какая-то тупая боль. Плюс еще этот стишок… Ну, не
знаю я автора. Стих уже давно стал народным достоянием – люди копируют текст,
отсылают друг другу… Стишок начинался так: «Скажи, а чайки тоже плачут, когда их
море предает?». Какие вирши последовали дальше, я не помню, но подобного интро
хватило для того, чтобы я навсегда усвоила – чайки не кричат, они плачут. Потом этот
репортаж из зоопарка в Ростове, где какие-то живодеры убили двух чаек… И мои
бедные чайки всегда рыдали, наворачивали круги по воздуху, когда я карабкалась наверх
по Океанскому проспекту, путаясь в собственных волосах, тщетно пытаясь раскрыть
зонтик. Чайки плакали, когда на Тавайзе я поранила ногу ракушкой, и Мира вытащила
осколок из кожи, я и чайки плакали хором, плакали в унисон, когда Мира схватила мою
щиколотку, рявкнула так грубо: «Да не дергайся ты!» и просто взяла и вытащила этот
острый осколок ракушки. А потом приложила к ране ватку, смоченную в настойке
женьшеня.
Чертова Мира. Вы хотите услышать все по порядку? Это вряд ли получится, потому
что чего-чего, а порядка там и в помине не было. Keine Ordnung. Представляете, я еще
помню немецкий? Так что вас интересует? Как она оказалась у нас? Ну и вопросики…
Знаете, что она еще воспитывала мою маму, и мою тетушку? А то и бабулю… И мою
немую прабабушку. У меня есть доказательства.
В школьные годы свои мамочка и тетя ходили с друзьями-подружками в походы на
море. На Шамору. И на Юмору. В походы, короче. На море. Так вот, Мира ходила с ними.
Это абсолютно достоверная информация. Одна заковырка мне покоя не дает: раньше
думала, что Мира как мама, потом я выросла, вымахала за метр семьдесят, так, что
вот уже Мира, крохотная, как куколка, в своих босоножках на платформе, которые она
носит, чтобы казаться выше, стоит рядом со мной, и я взрослая уже вроде как, а она все
та же. И мама уже старше на пятнадцать лет, и тетушка, а Мира стоит и стоит на
своих платформах и не меняется. Я спросила еще тогда, когда я едва умела читать по
слогам, когда мы отмечали Новый год в Арсеньеве: «Мира, сколько тебе лет?». Она
ответила: «Тридцать два».
Позже гораздо, она как-то приехала ко мне в университет, я стою возле кофейного
автомата, курю. Она как выдернет у меня сигарету прямо изо рта! При всех! Давай меня
лечить: «Тебе сколько лет, чтобы курить!». Ну, я разозлилась, понятное дело, давай
огрызаться: «Мне-то всего восемнадцать, а тебе сколько лет, чтобы при всех на меня
кидаться?». Тут она так медленно повернулась, прямо в глаза смотрит и чуть ли не
шипит от злости: «Мне, между прочим, уже тридцать два года! Поживи с моё, тогда
будешь дерзить старшим». Подумаешь, какая фифа! Вот у меня и засела идея дожить
до собственных тридцати двух, а потом показать ей, где раки зимуют. О да, я ей все
мозги вынесу! Только самое смешное то, что, когда мне будет хоть пятьдесят лет,
Мира останется тридцатидвухлетней. Это я вам точно заявляю. Не верите, спросите у
мамы или тёти. Они через это сами прошли. Они знают.
А сейчас между нами разница в десять лет, я совершеннолетняя уже по всем
европейским, российским и американским меркам. Но ей наплевать. Например, мы едем
покупать патроны или еще что-то в этом роде. Едем в оружейный магазин. Мира у нас
охотница. Только на охоту она не в тайгу с ружьем ходит, а в город с пистолетом. Это
меня не касается. Вас тоже. Короче говоря, приезжаем с ней в магазин, я говорю: «Мир,
давай я в машине останусь, а?». Она тащит, и тащит меня туда, хоть я и не хочу. Вот
заходим в помещение, я стою в дверном проеме, такая высоченная и тощая, как каланча.
Уши заткну плеером. А Мира вся из себя такая кокетка, одну ножку на другую закинет,
пухленькая, улыбчивая, рыжую прядочку на пальчик накрутит и смеется, улыбается.
Продавец как ее издалека приметит, тут же самые лучшие патроны из подсобки
притащит, распушится от гордости, весь пунцовый прямо, да нахваливает свой товар.
Такое убогое зрелище эти двое представляли, скажу я вам по секрету. Я скорчу
физиономию и стою в углу этой лавки, музыку в наушниках слушаю, делаю вид, будто мне
глубоко фиолетово на всё. Только одно мне непонятно – ну хочешь ты похихикать с
оружейным торгашом, ну меня-то зачем с собой брать? Мне больше удовольствия
доставит в машине на большой громкости музыку послушать. А Мира будет ворчать: