В 1850 Невельской основал пост Николаевский (ныне г.Николаевск-на-Амуре).
В 1856 из-за трений с Адмиралтейством Невельской был отстранен от своей
должности и отозван в Петербург; в 1857 назначен главой Ученого отдела Морского
технического корпуса.
Именем Невельского названы пролив и залив на Дальнем Востоке и город на
Сахалине.»
(В. А. Федоров)
Бескупюрное житие преподобной Миры.
(перевод с японского – Аякс)
Level II. Жан-Батист.
Впервые я увидела Жан-Батиста субботним утром в нашем издательстве. Мы оба там
работали. В разных отделах, но в одном офисе. Дело было в Париже, осенью. Мне
нравилась моя работа, я частенько задерживалась там и брала дополнительно задания на
выходные.
То был год Европы, однозначно. Еще в Ниигате я изучала иностранные языки, а также
историю и культуру Западной Европы. Потом мать, устав смотреть на то, как я увешиваю
стены спальни плакатами с готическими замками, сказала отцу, что мне необходимо
поехать на годик поучиться где-нибудь в Италии. Я стала сразу возмущаться, так как
хотела не учиться, а работать. Стать тихой и неприметной служащей в совершенно
незнакомой стране, где никто не знает, кто твои родители и каким количеством трупов
они нажили себе состояние – таково было мое самое заветное желание тогда.
В последний вечер перед моим первым в жизни отъездом из Японии мы собрались в
узком семейном кругу, чтобы обсудить планы на будущее. Говорили о всяких мелочах,
мать боялась, что я стану проституткой (как прозаично!) и дала мне энный запас денег,
чтобы «продержаться первый годик, не работая вообще». Отец положил на стол пистолет
ZF-645. «Мира, всегда носи его с собой, но никому не показывай», - напутствовал он
меня. Да, что тут сказать, воспитание в моем доме было жестким. Чего стоит махание
самурайскими мечами «для красоты», все виды единоборств, известные человечеству,
стрельба на поражение – элитные курсы от якудзовских сэнсеев – но чуток позже, когда
мне исполнилось тринадцать лет. Немудрено, что у меня до сих пор плохо с математикой
– для того, чтобы посещать обычную школу часто не хватало даже не времени, а сил. Зато
тому, как прикончить человека за минимальный промежуток времени – хотя бы
теоретически – я обучалась с самого нежного возраста.
И вдруг – на тебе! – работаю секретарем на ресепшен одного крохотного парижского
издательства. Вокруг тишь, гладь да божья благодать. Гуляю себе в одиночестве, посылаю
раз в неделю домой открытки с Эйфелевой башней. Начальник мой оказался человеком
очень дружелюбным и сопереживающим: поверив в грустную историю бедной японской
студентки (правда, я была уже старовата для студентки, но всегда можно было соврать
про желание докторской степени), оставшейся без покровительства семьи и без каких бы
то ни было средств к существованию, он разрешил мне работать еще и по субботам.
И дал мне ключи от издательства. Теперь я торчала там круглосуточно, а в унылую
комнатенку, которую я за гроши снимала на окраине Парижа, я возвращалась только для
того, чтобы поспать да переодеться. Со стороны я казалась себе настоящей
француженкой: изящная, невысокая, рыжеволосая – конечно, я была всего лишь азиаткой,
усердно старавшейся казаться европейкой, но во всех магазинных витринах отражалась
другая я, парижанка Мирабель. Так я иногда представлялась новым знакомым.
Однажды я обратила внимание на нашего верстальщика. Его звали Жан-Батист. Я
увидела его возле огромного копировального аппарата, и мой взгляд задержался на Жан-
Батисте дольше, чем обычно. Ну что я могу сказать о человеке, который стал моей самой
большой любовью? Во-первых, это был самый уравновешенный и воспитанный
сотрудник. Или даже европеец… На Западе мне иногда казалось, что людям достаточно
один вечер прогуляться вместе, чтобы переспать. Дескать, вот и познакомились. Я не беру
на себя ответственность судить об упадке морали как о последствии сексуальной
революции, но для подобных приключений я всегда была слишком консервативна, чем и
разочаровывала своих редких французских друзей. Жан-Батист был совсем другим. Даже
здороваясь, он всегда учтиво кивал головой. Во-вторых, он был образован, начитан,
культурно развит – в общем, полный список достоинств. Что я могу сказать внешне о
своем ныне покойном муже? Невероятно высокого роста, под два метра, не меньше, он
прихрамывал на левую ногу, совсем как его тезка Жан-Батист Эммануэль Зорг из фильма
Люка Бессона «Пятый элемент». Это не случайное сравнение, тот киношный злодей тоже
занимался оружием… Так же, как и мы потом… Мой дорогой друг одевался скромно и
неприметно, ничего кричащего, яркого, за исключением разве что одного зеленого
шарфика, но и тот смотрелся очень стильно.
В ноябре у нас на работе была вечеринка, я открыла ему дверь: он стоял, весь
замерзший, с коробкой, в которой было шесть бутылок вина Божоле Нуво, держал ее
ледяными тонкими пальцами, его шапка сползла набок, закрыла половину лица, и только
один темно-карий глаз, заиндевевший на ноябрьском уличном холоде, сверкал из-под
грубо и крупно связанной шерстяной ткани.
Нет, мы были едва знакомы. Ни слова друг другу, кроме повседневного «Bonjour!»
возле кофе-машины в полдень, не говорили. По характеру я очень стеснительная, да и не
пристало порядочной девушке первой заговаривать с мужчиной. Жан-Батист тоже не
делал никаких шагов в мою сторону, поэтому всё обстояло тихо и без лишних
эмоциональных всплесков, чего, к сожалению нельзя было сказать о моих отношениях с
коллегами, резко ухудшившихся.
Наверное, то была какая-то психологическая неприязнь. Или они на подсознательном
уровне чувствовали, что у меня на самом деле есть деньги и власть, и завидовали. Не буду
ничего утверждать. Начальник повысил меня до должности управляющей отделом. Пока
была секретаршей, коллеги женского пола дружно звали меня пить с ними кофе-чай и
хрумкать шоколадки. А когда я стала занимать пост, равный им по значимости, мигом
возник страх, ненависть и ужас. Начался психологический прессинг, по-детски нелепый,
вроде как со мной перестали здороваться, хихикали за спиной, и все время красноречиво
вздыхали, дескать, как жестока судьба их наказала – чертовски трудно сидеть в одном
кабинете с этой «сраной япошкой», которая не реагирует на провокации. Мне было легко
с ними: выстроенной стратегии их бойкотирование и смешки не имели, а я всегда знала,
что лежит во внутреннем кармане моей сумочки, и привыкла сохранять невозмутимость.
Полезный навык, между прочим. Когда тебя обижает в школе сосед по парте и ты в слезах
говоришь об этом маме за ужином, а на следующий день обидчика и всю его семью
стройной шеренгой увозят в морг: тут поневоле станешь спокойным человеком. Просто из
одного осознания собственной силы. И безнаказанности, да простит Господь мою
семейку. Если бы я срывалась на каждый косой взгляд в метро, половины населения
планеты уже бы давно не существовало. Ну, половины населения Японии точно. Поэтому
я и стараюсь всегда оставаться беспристрастной и хладнокровной. Потому что не зря ведь
было заповедовано нам уметь прощать.
Только поняла я это, увы, слишком поздно. Два месяца держала спину прямо,
подбородок высоко, приходила на работу и покидала ее, мысленно рисуя вокруг себя