Спустя полгода мы поженились. Венчались в Париже, в небывалой красоты готическом
соборе. Свадебным путешествием нам были бесконечные разъезды по делам. Я убивала
будущих маньяков, наркодиллеров и террористов, еще не знавших свое будущее. Я
расстреливала их в упор, всаживала в каждого по такому количеству пуль, что тела их
после меня походили на решето – газеты пестрели заметками об участившихся случаях
смертей от сердечного приступа. Для всех, кроме меня, их тела были нетронуты. Ну а
меня никто и не видел. А инфаркт – не слишком сильное наказание за те злодейства, что
замышляли все эти убитые мной недоноски. Можно даже сказать, что Господь очень
великодушно с ними обошелся.
А вот мой муж никого не убивал. Нет! Это была в высшей степени гуманная, развитая,
благородная личность. Он был первооткрывателем, человеком науки, если такое
сравнение уместно, преданным своей идее до фанатизма. Конечно же, он умел стрелять, в
этом ему не было равных, даже я была не таким первоклассным стрелком, как он… Но он
никогда не смог бы совершить убийство. Сначала моя миссия по очищению земли от
злодеев была воспринята скептически, но, убедившись воочию, он поверил в меня, в
солдата Христовой армии Миру, в меня – бесстрашную, несгибаемую участницу извечной
битвы за мир во всем мире. И с тех пор всегда поддерживал меня.
Мы брали напрокат машины, складывали в багажник ружья, оптические прицелы,
патроны, гранаты – чего там только не было! – Жан-Батист сидел за рулем, а я смотрела
по карте, куда нам ехать. Мы всегда ехали вперед. Вдоль бесконечных шоссе со старыми
телеграфными столбами, мы видели плохих людей и клубки перекати-поля. Но
телеграфные столбы мы видели гораздо чаще. Я думала об Иисусе, распятом на телеграф-
ном столбе. Ему было 33. Возраст Христа. Мне так и оставалось 32, хотя с момента того
злополучного рождества прошло уже восемь лет. Я не менялась внешне, не старела,
только становилась, может быть, все более и более опытной. Даже платье, то светлое
летнее платье в мелкий цветочек, которое Жан-Батист купил мне сразу после свадьбы – я
носила его постоянно, но оно оставалось на вид таким же, будто было приобретено вчера.
Одним августовским вечером любимый сфотографировал меня, стоящую на грунтовой
дороге, по обе стороны которой простирались извечные широкие поля. Я была в
цветочном платье, в красных туфельках на платформе, ветер растрепал мои рыжие
пряди… Я смотрела в объектив, как в дуло пистолета но я не боялась того, что Жан-
Батист убьет меня, потому что он это сделал бы только при угрозе чего-то более
страшного, чем смерть. Облака неслись по небу с невероятной скоростью. Щелкнула
кнопка на фотоаппарате, а потом муж посмотрел на меня, его карие глаза всегда излучали
такую искреннюю доброту… Он сказал: «Je t’aime Mira». Позже, спустя десятилетия эту
фотографию случайно нашла в заброшенном в полях почтовом ящике известная
американская певица Тори Эймос, она даже стилизовала картинку под саму себя для
обложки своего альбома «Scarlet’s walk».
Жан-Батисту нравилась Япония. Из Ниигаты постоянно уходили суда во Владивосток,
в Россию. Нам захотелось побывать и там. Я влюбилась во Владивосток с первого взгляда,
и Жан-Батист назвал его красивым городом. Я познакомилась с замечательными
девушками, двумя сестрами, мы стали друзьями на долгие годы. Потом у одной из них
родилась дочка Аня, и я стала ее крестной матерью. Господь наказал мне оберегать и
защищать от всякого зла мою крестницу. Я очень сильно к ней привязалась… Фактически
став членом семьи, я часто жила дома у родителей Ани, и привезла ее отцу из Японии
«именную» Mira Daihatsu, это была их первая иномарка.
Конечно же, мне часто приходилось мотаться по свету, но с годами мой маршрут все
более и более сводился к трем пунктам: Париж –Ниигата –Владивосток. Аня подрастала,
ее родители взрослели, мой муж старел, а мне по-прежнему было тридцать два года.
Анина мать списывала мою молодость на чудодейственную японскую косметику,
которую заказывала мне привезти ей. Мои чемоданы с боеприпасами воспринимали как
абсолютно нормальную вещь, лишних вопросов не задавали, а я и не стремилась
откровенничать на эту тему.
В России тоже было много жестоких людей, так что я не сидела долго без работы. На
родине у Жан-Батиста начались проблемы с бизнесом, он стал все чаще туда летать, я же
не могла бросить Аню и оставалась во Владивостоке. С мужем мы все больше общались
по телефону, виделись совсем редко.
В главном приморском аэропорту, расположенным рядом с городом Артемом, я
провожала мою любовь на долгий рейс до Москвы, откуда он полетел в Париж. Мы
сидели в зале ожидания, ели купленные в кафе сэндвичи с курицей и запивали
растворимым кофе. Жан-Батист выглядел расстроенным, он всегда подозревал, что его
подчиненные затевают что-то недоброе в его отсутствие, и в конечном итоге эти
подозрения подтвердились. Его рейс объявили, мы обнялись. Я сказала «au revoir» с
акцентом, как всегда, и он как всегда рассмеялся. Высокий, худощавый, кареглазый – это
был все тот же француз из издательства, как и много лет назад… Больше я никогда не
видела его живым.
Спустя пять дней мне сообщили, что он погиб в перестрелке где-то на юго-западе
Франции, в Аквитании. Я присутствовала на опознании тела – и, о чудо, опознала. Это
действительно был он, Жан-Батист, мой любимый муж, мой герой, свет жизни моей. Но я
ни разу не плакала, даже на похоронах. Солдат Мира никогда не плачет. Я запрещала себе
думать о его смерти. Говорила всем, что он просто уехал домой, во Францию и не
вернулся. По сути дела это так и было. Жан-Батист умер для всех, кроме меня, я
отказалась принимать это как данность, как неоспоримый факт, заключение
патологоанатома. Потому что этот конопатый медик констатировал смерть в результате
пулевого ранения в область сердца. Самая дорогая для меня кровь, неоцениваемая ни в
йенах, ни в евро, ни в рублях, выливалась прочь, наверх, наружу, на свет божий, и с ней
уходила жизнь моего Жан-Батиста. Но я не верю в это, потому что, где бы он ни был
сейчас по мнению великих умов медицины, философии и теологии, он навсегда остался
рядом со мной. Потому что на его груди, на его одежде я видела не кровь – то были капли
молодого красного вина Божоле Нуво, с полных пульсирующей жизни виноградных лоз, с
прогретых и умиротворенных сладкими летними вечерами полей, и теплых под уставшим
солнцем проселочных шоссе, и телеграфных столбов на юго-западе Франции.
Глава 14.
«О» - Океан
«Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь - и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.
То глас ее; он нудит нас и просит...
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины,-
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.»
(Ф.И.Тютчев)
* * *
(ЗАПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ДИКТОФОНЕ АНИ):
«Да никто и не удивится, что в детстве я была влюблена в Жан-Батиста. Высокий,