Обняв, его держит и греет старик.
«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» -
«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне, с густой бородой». -
«О нет, то белеет туман над водой».
«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои».
«Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит». -
«О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы».
«Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять».
«Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей». -
«О нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне».
«Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой». -
«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».
Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок погоняет, ездок доскакал...
В руках его мертвый младенец лежал.»
(И.Гёте, перевод с немецкого – В.А.Жуковский)
...Мой микроавтобус остановился. У меня все внутри похолодело. Последнее, что успел
сделать – крутануть вправо руль и встать на обочине, а не прямо на дороге. И всё. Ни
туда, ни сюда. Завел заново. Не хочет трогаться ни в какую. Стоит на месте как
вкопанный. Я выскочил из машины, дергал все, что можно, проверял аккумулятор,
фонарем все нутро автобусу просветил, вглядывался, в чем проблема – ни малейшего
намека. Сел обратно за руль. Рассвирепел перед перспективой ночевать в тайге. Хлопнул
со злости по приборной доске. Конечно же, именно в этот момент увидел, что хрупкая
стрелочка, ответственная за демонстрацию уровня бензина, которая всю дорогу сонно
опускала голову вниз, теперь окончательно легла спать.
Аякс, ты просто рассеянный идиот. Как можно поехать в чащобы лесные по
фронтовым дорогам, где автомобиль проезжает раз в сутки и автомобиль этот –
грузовичище с дровами, и абсолютно забить на то, сколько бензина осталось у тебя в
баке? А что там у нас в багажнике? Неужто канистры с запасом, рассчитанным на
экстренный случай? Ага, десять раз. Вот так происшествие. И что прикажете мне сейчас
делать? Остается только ждать, пока по этой богом забытой трассе кто-то поедет и
кидаться ему под колеса, умоляя о капельке топлива для моей крохотной машинки.
Я сел на обочине. Выставил аварийный знак. Лес шумел. После увиденного следа
уссурийского тигра становилось вовсе неуютно. Совиное уханье где-то вдалеке. На небе
шикарные звезды. Сказочный древний лес, пощади меня от хищных клыков твоих
обитателей. Я подумал о летчике Маресьеве. Инстинктивно так подумал, вот не дай Бог.
Или другие, похожие. Один генерал Карбышев чего стоит! Символ несгибаемой воли и
самоотверженности. Много их. И все в прошлом. А что нам преподносит настоящее?
Уважаемый товарищ Алексей Маресьев, я трижды позорен: во-первых, мой самолет никто
не сбивал, я просто проглядел, когда кончился бензин (по собственной безграничной
тупости, подразделяющейся на легкомыслие и безответственность – и какой из меня
получился бы солдат после этого?); во-вторых, остался без четырех колес, но на двух
рабочих ногах (простите, если задел за живое), а причитаю и расстраиваюсь, будто
парализован; и, в-третьих, боюсь провести в тайге даже несколько часов в беспроглядной
мгле ночной. Что вы на это скажете, Алексей Петрович? Я читал о вас: о вынужденной
посадке на занятой немцами территории, а том, как бесстрашный советский летчик,
раненный, восемнадцать суток на покалеченных ногах, а потом уже и ползком добирался
до линии фронта… Чудом выживший, вы и на двух протезах хранили верность авиации,
сбивая вражеские самолеты до победного конца. Повесть о настоящем человеке.
Взгляните же на секунду вниз оттуда, сверху – из вашего персонального аэродрома в раю
– вот он я, продукт конца двадцатого столетия, сидит на пустой канистре и голову руками
безутешно обхватил. За это ли стоило сражаться и погибать?
Никто не едет. Пустота и тишина. Только совы и шорохи среди деревьев. Шоссе –
тонкая ниточка, спасительный канат цивилизации, ограждающий меня (интересно как?
разве только психологически) от мира коренных жителей тайги, умильных на канале
Discovery и картонных календариках, но таких опасных и хитрых непосредственно тут,
здесь и сейчас, когда они, по-хамелеоновски зашифрованные в черных пейзажах и по-
хозяйски свободно чувствующие себя на законной территории, выходят на ночную охоту
в поисках свежего (пульсирующего, двигающегося) мяса.
Будто где-то стучит электричка. Железнодорожное полотно. Думал о том, как сквозь
тайгу проводили рельсы Великой Транссибирской магистрали. Время ушло вперед еще на
два с половиной часа.
* * *
Белый пикап затормозил рядом. Никогда не любил их. Гибрид джипа с грузовиком.
Маленькая кабина, всего три места – водителя, пассажира, при желании между ними
можно вместить ребенка. Сзади огромный кузов. Последнее время все переходят на
усовершенствованные варианты, когда кабина рассчитана на пять мест, то есть как у
обычного седана, а кузов становится чуток поменьше, как раз на размер задних сидений
кабины. А этот, что был сейчас передо мной, был самым классическим, неудобным,
сугубо практичным авто для перевозки крупногабаритной всячины. Фирма – Toyota,
модель – Hilux, номер –645. Окна опускаются вручную. Сколько же лет машине, если окна
в иномарке опускаются вручную!
«Эй, привет, что у тебя случилось?»
Наверное, я узнал ее еще до того, как она это сказала. Наверное, еще в тот момент,
когда она вздохнула, запаслась кислородом на это предложение из десяти слогов – тут
надо немало воздуха в легкие набрать, чтобы произнести такое, самый отборный и чистый
O2, сцеженный из всех таежных массивов, кедровых рощ, ночной сырости – все ресурсы
сразу на первую в ее жизни фразу, обращенную ко мне.
Аня была одного роста со мной. Только страшно худая. Иссиня-черные волосы.
Бессонные фиолетовые синяки под глазами. Бледные губы, ни кровинки на лице. Тонна