магнитолу, открыли окна так, чтобы слушать музыку снаружи. Достали пиво, сигареты и –
по настойчивой просьбе угадайте кого – любимых «Крокодильчиков». «Я просто всегда
вспоминаю дедушку, когда вижу эти печенюшки», - сказала Аня. Мы сели на землю,
закурили, она облокотилась на меня, я обнял ее.
Аня говорила:
«Как тут красиво. Приморье такое красивое. Хотя везде красиво, надо только уметь
видеть. В мозгах у людей мерзко, а природа – она везде классная. Не то, что люди. Если,
например, твой череп, Аякс, открыть, там можно увидеть бегущих солдатиков и
серебряные самолетики. А вот открой мою голову, там только гной и червяки. И всем это
станет очевидно. Я очень этого боюсь.»
«Аякс, ты не думай, что я такое зло. Об этом я сама все время думаю. Я попросила
Миру убить тех, кто меня бесил. Лучшую подругу, например. Бывшую, разумеется. Мы
дружили двадцать лет, а потом ее достало. Я так обиделась, позвонила Мире и говорю:
«Пристрели Юлию. Пожалуйста». Ну, Мира и сделала. Или моих парней всяких. Или
тупых толстых сослуживиц. Много кого, короче. Сколько Мира не взывала к моей
совести, я все равно могла ее уломать. Но это чистой воды эгоизм. Я прекрасно все
понимаю. Поэтому я и зло. И мне даже кажется, что ты настолько хороший по сравнению
со мной, что можешь об меня испачкаться.»
«Вода – единственное, в чем есть жизнь. Синий цвет самый крутой. Хотя, есть еще
крутая штука. Типа музыка, я просто с ума схожу от нее. «Led Zeppelin» – это почти так
же круто, как море или там кислород, или еще что-то такое же необходимое…»
«Смотри, солнце заходит. Быстро как день пролетел. Такой замечательный день, у меня
таких давно не было. А тебя разве никто не ищет, ты всегда вот так, один? Да, ты кивай
лучше… Если честно, меня раздражает разбирать твои закорючки на бумаге… Надо бы
тоже выучить язык глухонемых. Смотри, смотри, вон там корейские иероглифы, видишь?
А с другой стороны, у беседки на флаге – китайские. Корейские иероглифы с
кругляшками, а китайские –нет. Теперь понимаешь разницу? Черт, я так устала.
Неизвестно почему… Давай тут останемся, переночуем прямо в автобусе, места-то
дофига. Там не тесно. А завтра с утра во Владик. Окей? Музло обалденное играет,
согласен?.. Я обожаю такую музыку. У меня такое ощущение, что я всю жизнь искала
такого человека как ты, Аякс. С самого детства, я открывала окно и хотела почувствовать
морской ветер, он напоминал мне о брате, который умер, когда меня еще не было на свете.
Но он, мой брат, он жил и рос там, на дне моря, он стал администратором какого-то участ-
ка дна, и его слушались рыбы и русалки… Я сама себе такие сказки придумывала, когда
ребенком была. А теперь понимаю, что просто хотела найти тебя. Хоть и никогда не
искала и не ждала. Курьезный случай какой произошел в тайге тогда, помнишь, когда у
тебя бензин кончился? Бывает же! А ты вот сидишь и всегда молчишь, но мне почему-то
кажется, что ты понимаешь меня на все сто процентов, даже если я замолчу, ты все равно
прочтешь мои мысли, Аякс… Потому что мы сделаны из какой-то одинаковой материи.
Но ты в тысячу раз лучше меня. Зато ты не выглядишь как рок-звезда, а я выгляжу. Но мы
все равно одно целое, Аякс. И до нашего знакомства мы были вместе… Везде, где провода
натянуты на телеграфные столбы – там ты говорил со мной, Аякс!... О черт, о черт, это
выносит мне мозг, это дико круто, Аякс, нет, нет, нет, мы вышли из одного и того же
Японского моря, и туда же грохнемся, как три дня назад на пол в гостинице, и будем там,
под водой, вдвоем дышать и продолжаться, о черт, смотри, солнце гаснет у нас, и в
Северной Корее, и в Китае, солнце везде гаснет, а у нас с тобой есть всё, Аякс, Аякс, о
черт, обними меня еще крепче, а то я замерзла, вот бы сейчас пиццы с шампиньонами, и
салат «Цезарь», и колы, это было бы чертовски здорово, в воздухе столько соли и цветов,
но это здорово, здесь нечасто ездят машины, здесь только цветы цветут, о да, да, твои
волосы пахнут так же, как и мои, я же говорю, что мы с тобой одинаковые, наверное, это
судьба, или любовь, или, черт возьми, мне стоит сказать, что я люблю тебя, Аякс.»
Глава 22.
«Ц» - Циклоны
«Цикло́н — атмосферный вихрь огромного (от сотен до нескольких тысяч
километров) диаметра с пониженным давлением воздуха в центре. Тропические
циклоны образуются в тропических широтах и имеют меньшие размеры (сотни,
редко — более тысячи километров), но бо́льшие барические градиенты и скорости
ветра, доходящие до штормовых.»
(источник: ru.wikipedia.org)
С Тайваня пришел тайфун. С неба полил дождь, и длился он много дней, и потоп смыл
с лица земли все живое.
Аня меня бросила. Вышла купить сигарет и не вернулась. Сказала, что бегом в ларек и
обратно. Потом я посмотрел в окно – ее пикапа на стоянке возле отеля больше не было.
Она меня кинула тут одного, глазеть на серые тряпки, растянувшиеся по небосводу, на
голое, пустое место на парковке, на подернутый мерзкой рябью и гусиной кожей
Амурский залив. Я остался один. Ждать возвращения Ани. Ждать у моря погоды.
Конечно же, я мог съездить к ней на квартиру, найти ее там или не найти и оставить в
дверях пару строк – но смысл? Я не видел в этом ни крупицы здравого смысла. Потому
что она не пропала, не исчезла при невыясненных обстоятельствах. Это был шаг
взвешенный, продуманный и подлый. Но то висело уже на ее совести. Моя была чиста.
Разбитое сердце и чистая совесть – какое популярное сочетание! Настолько
распространенное и приевшееся, что уже отдает дурным вкусом.
А дождь никак не хотел угомониться хотя бы на час. Машины шли по колено в грязной
воде. Вещи не высыхали из-за тропической влажности. Я лежал на кровати в плаще и
ботинках. Кутался в промокшие одежды. В хлипкую шинель. Привет, Гоголь. Горничные
решили, будто я спятил. Они злились на меня за уличную обувь на накрахмаленных
простынях. Я читал это позади их глазниц. Так-то они, конечно же, улыбались. Но я знал,
что горничные мной недовольны. Мне было стыдно и совестно перед ними, и я позорно
оборонялся тройными порциями чаевых.
Мне было некуда идти. Я – плохой корабль. Я списан со счетов. Потерял фарватер.
Встал на якорь, стою. Жду. Жду указаний свыше. А свыше все затянуто тучами.
Я щелкал пультом телевизора. Экран моргал. Всё было неинтересно. Я курил и не мог
перестать. Я пил ром, и пил коньяк, и пил виски, и пил что угодно, и хотел бы выпить
солярки, но всё было неинтересно. Пустота только росла. Я хотел, чтобы она вернулась и
напоила меня соляркой из канистры. Канистры из хайлаксавского кузова. Меня дергало
каждый раз, когда я видел из окна эту модель автомобиля на дороге. Меня дергало. Мне
было плохо. Мне было пусто. Неинтересно. И – еще одно затертое, но правдивое слово –
одиноко.
Максим Исаев, более известный как Штирлиц, познакомился с Сашенькой во
Владивостокской гостинице «Версаль». Я раздумывал над феноменом отелей, над их
аурой. Над семантикой постоялых дворов.
«…Двадцать три года назад, во Владивостоке, он видел Сашеньку последний раз,
отправляясь по заданию Дзержинского с белой эмиграцией – сначала в Шанхай, потом в
Париж. Но с того ветреного, страшного, далекого дня образ ее жил в нем; она стала его
частью, она растворилась в нем, превратившись в часть его собственного Я…»26
Плачевное положение. Идеальный романтический герой. Покинутый, болезный, на