вдохнула жизнь в получившуюся костяную скульптурку.
Ты, плоть от плоти моей, марионетка на курьих ножках, забродившая кровь молодого
вина, зверенок трусливый, но наглый, все мое сердце целиком и без остатка! Аня! Какое
заурядное имя. Моё немногим лучше, но я-то хоть взял себе античный псевдоним. Аня.
Тебя не было со мной изначально, но ты всегда была со мной, я нашел тебя, в синей
замшевой тайге, ты хвостом жар-птицы мелькнула по черному небу, и я успел ухватиться.
Так почему вся вселенная хочет сейчас, чтобы я разжал пальцы, почему я должен тебя
отпустить?
Это твой выбор, добровольная просьба тебя, в нетерпении подкатывающей глаза и
нервно дергающей плечом. Я незначителен. Прислужник. Придворный летописец,
отекстовывал твои гипнотические откровения. Ах-да, мой Владивосток, ах-да! Я бессилен
перед действительностью, стремлюсь утвердиться по-другому и что есть силы копаю яму.
С размаху бью лопатой, я силен, я агрессивен. Готовлю могилу моей любимой жизни –
там не тесно лежать? Вложи мне в рот тайный магический символ, безумная ведьма, и
пусть я заговорю. Пусть я спрошу «почему?» миллион раз, отче наш на небесах
ухмыльнется и миллион раз ответит мне «потому что». Потому что ты умерла. Потому я и
должен тебя отпустить. Потому что ты сама так захотела. Ты все решала одна, но за всех.
Дай я тебя обниму напоследок. Ты хилая и не сопротивляешься. И не обнимаешь меня
в ответ. Вот так я тебе нужен. Обними меня, я тебя умоляю. Я тебя люблю. Мы блевали
кровью и плакали, глядя на облака, мы занимались любовью на полу в моем номере, и
мерзкое ковровое покрытие царапало локти, мы ездили на Хасан, где ты сияла и сверкала
на закате. А сейчас я сам лежу на земле, на листве и кедровых иголках, а ты ничего не
слышишь. Вцепился в лацканы твоего пиджака, с мясом выдираю пуговицы и падаю,
падаю в ткань, в нее въелся вишневый запах, и кожа, ну кто сравнивает кожу любимой с
атласом-бархатом-шелком? Кожа любимой – пергамент, мертвецки-бледная папиросная
бумага! Вот тут идут вены, там – артерии. Все напоказ, анатомический театр в спичечном
коробке. Зарыться носом в волосы, прокусить обертку сигаретной шеи – эй, тебе даже не
больно?! Ответь, пожалуйста. Вернись. На час, на одну минуту – мне больше ничего на
свете не нужно. Я буду трясти тебя вот так же, за плечи, пока ты не проснешься, очнись,
не то я не знаю, что сделаю с тобой. Да что я сделаю.
Когда ты ушла тогда в неизвестном мне направлении, сделала исподтишка пакость,
нож в спину, удар ниже пояса, мне хотелось тебя убить. Сейчас мне хочется тебя убить,
потому что ты мертва. Мне хочется тебя убить, именно так. Я не хочу писать о твоей
смерти.
* * *
Мы закопали ее. Похоронили в парке. В Уссурийске я познакомился с Аней, здесь же с
ней и расстался. Теперь уже навсегда.
Все аллеи парка сходились в одной точке – у внушительных размеров скульптуры
черепахи. Узоры на каменной спине животного напоминали орнаменты ацтеков и майя.
Между головой и панцирем древний скульптор сделал особую выемку, в которую сейчас
набралась дождевая вода и первые упавшие листья.
- На этом месте ее и раскопали, - сказала Мира, беря меня под руку, - археологи нашли
здесь эту статую – культурный памятник эпохи Бохай. Датируют двенадцатым веком. Ты
что-нибудь знаешь о Бохайском царстве, Аякс?
Я знал слишком мало, чтобы ответить положительно. И был более озабочен
сопоставлением раскапывания древностей и закапывания молодой жизни. Под давлением
последних событий. Не мог переключиться так быстро на экскурс в историю. Мне далеко
до Миры.
- Не знаешь? Жаль, - продолжила она, - обязательно почитай об этом на досуге. Очень
интересно. История вообще – интересная вещь. Они устанавливали такие каменные
изваянья на могилах лиц императорской фамилии Чжурджэньского государства –черепаха
олицетворение долговечности. Я именно поэтому выбрала это самое место сегодня.
Слово «сегодня» создавало и вовсе зловещую картину. Я старался не встречаться с
Мирой взглядом.
На востоке начинало светать.
Глава 24.
«Ш» - Шамора
«Шамора, Лучинза (Лазурная) – бухта в Уссурийском заливе на территории
Владивостокского горсовета. Название китайское, образовано компонентами: ша –
песок, мо – сыпучий песок, эр – суффикс. Гидроним Шамоэр означает Мелкий песок.
Второе название бухты образовано компонентами: лу –зеленый, цинь –скала, цзы –
суффикс. Лучиньцзы – Зеленый Мыс.»
(источник: Словарь китайских и китаизированных топонимов на территории Дальнего
Востока)
Время крутилось вперед.
Однажды Мира предложила побродить-поговорить на Шаморе. Я оставил машину у
кафе-шашлычной, позади стройного ряда туристических домиков. Мира сидела на
пустынном пляже и читала телепрограмму на грядущую неделю. Ветер, по-вечернему
зябкий, шерудил по песку сухие ломаные водоросли.
Утром она постучала в мой номер. Сказала: «А ты что, не знал, что мы соседи?». Мира
отлично понимала сурдоязык, поэтому у меня больше не было нужды впопыхах копаться
с блокнотом. Я ответил ей, что помню, как ее увозили на катафалке полицейские и врачи,
бездыханную. На что она махнула рукой. «Ох, Аякс, тебе теперь одни мертвецы везде и
всюду мерещатся».
Мы спустились в бар, за стойкой был Серёга. Я хотел пожать ему руку, но Мира
опередила меня: она вытащила из кошелька три купюры, сунула их Сереге в карман со
словами: «Хоть еды себе купишь». Серёга заулыбался: «Спасибо, мам». И они оба
посмотрели на меня. Мира опять выглядела крайне удивленной: «А ты что не знал, что
Серёженька – мой сын? Вот, хоть подрабатывает немного, а с осени-то опять в институт».
Меня, казалось, уже ничто не способно удивить. Почему Серёга не узнал Аню, когда
мы с ней были тут? Потому что его самого здесь не было. Сменный график? Получалась
следующая система – когда была Аня, больше не было никого. А когда Ани не было, то
все, и Мира, и ее приемный (ибо слишком славянской внешности) сынок Сергей – к
вашим услугам.
Только одно событие объяснял факт родства Серёги с Мирой – нахождение подаренной
губной гармошки рядом с дачным домиком на Амбавозах.
Мира предложила съездить на Шамору. Так и сказала в баре. Нам с Аяксом надо
съездить на Шамору. Серёга непонятно с чего переспросил: «На Юмору?». Видимо,
вспоминая мою туда поездку. Мира осуждающе покачала головой. Ну ты чего? На
Шамору. На ША-мору. Оглох что ли. Они стеснялись смеяться на тему глухоты в моем
присутствии. Отчего ж, друзья? Я-то слышу ША-мору. Всё вокруг было донельзя буднич-
ным и заурядным.
Я выкинул пальцами уже по дороге: «Покажи мне еще раз пистолет». Мира подкатила
глаза. «Какие вы дети!». С таким выражением она смотрела на всех. «Ну что за детский
сад». «Ох, горе мне с тобой». Мира была материалисткой. Прагматиком. У нее были
короткие и слегка кривые ноги. Но она крепко стояла на земле. Такому рационализму мы
все завидуем со стороны, втихаря. А ее образ был идеально продуман. До мелочей. Все
ткани всех одежд были сплошь в цветочных орнаментах, сверкал на шее любимый Иисус,
старше ее лишь на год. Умиротворенная. Мирная. Спокойная и сдержанная. Говорящее
имя. Вы не видели ее на шоссе, с полной обоймой смерти в руке. Но и тут вы ошибетесь,
представляя Миру жестокой героиней фантастических комиксов. Нет, Мира простая. Вот
оно, слово. Простая. У Миры есть всё. Кажется, я припоминаю, у кого еще видел такое