в другой семье. Но отец-то один и тот же! И тут, и там. Вот незадача. Версия с тем, что я
мертвяк изначально, выглядит гораздо логичнее. Судите сами: я немой. Меня никто не
слышит. Следовательно, одно это уже разделяет меня с реальным миром, где можно жечь
глаголом сердца людей (я обожаю этот оборот) и оповещать о своем присутствии (читай
«существовании») голосом. Плюс острая заметочка Ани в диктофоне о том, что, дескать,
только мертвые видят Миру. Я видел. Более того, я с ней разговаривал. Точно жмурик.
Аякс сдох и сам того не знал! Обхохочешься просто! Вот он, стоит и думу думает. Едет-
едет сам-сам (любимая цитата. Привет, Джеймс Джойс!). Приехал.
Стоп, а как же тогда Серёга? Он вроде живее всех живых. Хотя тоже куда-то исчез.
Нежданно-негаданно. Нехило все закручено. А как тогда я живу в гостинице? Как я купил
машину? Не могли же они продать микроавтобус невидимке. Бред какой-то.
Допустим, что все эти мои записи – есть не более, чем роман Ани. Почему тогда его
пишу я, ручкой в блокноте, правой рукой, здесь и сейчас? Кто-то даст мне ответ? Да,
кстати, Аня тоже умерла, и мы с Мирой ее похоронили – это вам как? О степени
принадлежности Миры к людям обычным, которые рождаются, живут и умирают, я и
вовсе не берусь судить…
В таких тяжелых размышлениях я стоял подле гроба своего отца и усиленно пытался
похоронить осознание другой, не менее тяжкой действительности. Получается, Аня – моя
родная сестра. Здорово, великолепно. Влез в лес по самый оу йес. Хорошо хоть она этого
не знала. Земля пухом, царство небесное. Ну и дела.
Черт возьми, обалденно.
Юл Бриннер выкуривал по несколько пачек сигарет в день, в чем и раскаялся на
смертном одре. Мы с отцом поспорили, что я не начну курить, мне тогда было лет
двенадцать. Это было девятого сентября. 09.09. Или в римском варианте – 9.IX, не так
красиво. Я написал прямо на письменном столе «Не буду курить» и вырезал дату. На что
мы спорили, я уже и не помню. Отец был ярым противником табакокурения. На дух не
переносил сигаретный дым в помещении. А я не выдержал, и вот курю уже с тринадцати
лет. С двадцать пятого апреля. Отец только повел носом в подъезде, куда я выходил
тайком, потому что на балконе тебя могут застукать, и я уже знал, что моя дешевая
зажигалка и смятая пачка бюджетного курева станут еще одним подтверждением того, что
Аякс – главное разочарование благородной семейки. Никто не курит, а он курит. Все
говорят, а он молчит.
Да вот и не так. Все курят и все молчат. Пройдитесь по улице и убедитесь в том, что я
прав.
Наш отец играл на пианино. Только я стал письменным переводчиком, а Аня – рок-
звездой. Все мы стали, пусть и в иных измерениях.
Вот Юл Бриннер был настоящей суперзвездой, причем во всех измерениях.
* * *
Несмотря на пережитое, червь сомнения точил мою душу. Слишком все ладно
получается. Такое бывает в плохих романах. Мне хотелось хотя бы притвориться героем
романа хорошего.
Я подошел к кабинке телефона-автомата. Набрал междугородний код и номер
квартиры, где я жил с папенькой. Если он не ответит, то всё ясно, как божий день.
Лубочная история с претензией на обыгрывание проблемы «отцов и детей». Таков мой
вердикт. Прочитанное сжечь. И сплясать на пепелище.
На другом конце провода сняли трубку. Резкий и хорошо поставленный голос моего
отца. «Алло».
Это было жутковато.
«Да, я слушаю вас».
Я тоже слушал его. Живого. Целого и невредимого, на другом полушарии Земли.
Мистика какая-то. Та, которую таили в себе августовские ночи. Рассказы о привидениях в
трухлявых поместьях с гнилыми крышами. Половицы скрипят, призраки протягивают
цепкие когти, всем страшно.
Я повесил трубку первым.
Значит, мой отец жив-здоров. Только что я был на похоронах отца Ани, моей
безвременно почившей любимой. Что ж, этот вариант лично для меня более удобен. А
если все-таки не так? Недаром же Мира так усердно на это намекала. В чем подвох?
Если я мертв, то неудивительно, что слышу голос мертвого отца. Равно как и я-живой
слышу голоса живых. Допустим, отец жив. Это может означать одно – сейчас он позвонит
на телефонную станцию, и выяснит, из какого города был вызов. Он знает, что это был я.
И примется искать меня. Нельзя позволить отцу найти меня.
Оставаться мне здесь впредь было небезопасно.
Я вернулся на кладбищенскую парковку. Тишина и карканье ворон. Красивые свадьбы
среди могил. Мне снились такие страшные сны в детстве. От них разило викторианщиной.
Я много думал о собственном викторианском особняке на опушке леса.
Заводи мотор. Камера, мотор!... Надо было срочно искать пути к отступлению.
Желательно, культурно богатые и впечатлениями насыщенные пути. Я же хренов эстет,
чтоб вам всем.
Во Владивостоке объехал особняк Бриннеров, скомкал наполовину полную сигаретную
пачку и выбросил в урну. Потом остановился у Морского вокзала. Выжал ручник, взвесил
все за и против, пересчитал деньги. В здании морвокзала шумел декоративный фонтанчик.
Дети его обожали. Брызгались и визжали. Фонтан был похож на пуховый одуванчик. Я
поднялся на второй этаж и купил билет в Японию, в один конец.
Ведь всё это было лишь «намеренно оттягиваемое прощание с тобой»29, дорогой отец.
29 Ф.Кафка. Письмо отцу.
Глава 27.
«Я» - Япония
«Ниигата — префектура. Расположена в Центральном Хонсю. Граничит с
префектурой Ямагата на севере, префектурами Фукусима и Гумма на востоке,
префектурой Нагано на юге и префектурой Тояма на западе. С севера омывается
водами Японского моря. Пограничные районы испещрены горными грядами,
внутренние — покрыты холмами и плоскогорьями.
Ниигата всегда процветала за счет сухопутных и морских перевозок. По суше
железнодорожная линия «Дзёэцу Синкансэн» и другие скоростные дороги связывают
ее с Токио и с другими частями страны. Морской порт Ниигата имеет торговые
связи с корейским городом Пусан и российскими портами Владивосток, Восточный и
Находка.»
(источник: www.ru.emb-japan.go.jp)
- А что? У японцев принято кланяться или кивать – ты отлично впишешься со своей
немотой, - сказала Марина во сне за две минуты до того, как у меня прозвенел будильник.
Аня раскинула руки в стороны и низко поклонилась. Я видел ее на сцене, я видел ее
стоящей на табуретке и мечтавшей быть на сцене. Я аплодировал. На бис. Шоу должно
продолжаться. Я видел Аню в поклоне под занавес, за полминуты до первой трели моего
будильника.
Я покидал Владивосток. Приморский край. Оставлял Россию. Материк. Привычную
планету. Но теперь мой путь пролегал не по воздуху, а по воде. На большом корабле. Я
купил билет в Ниигату, в Японию. На родину Миры. В ближайший к Владивостоку
японский порт. Лето подходило к концу. Говорят, что лучшее время в Приморье – это
август и сентябрь. В смысле погоды и общего прогулочного настроения. Август – да,
соглашусь на все сто. Сентябрь, увы, я здесь не застану. В сентябре я планирую лицезреть
гору Фудзи. Мне снилось, как дети хлопали в ладоши и приговаривали: «Фудзи-яма,
Фудзи-сан». Мне многое снилось. Гора Фудзи, она выше сопки Орлиное гнездо. Выше
Халазы. На то она и гора, а не сопка. Мы с Аней карабкались на сопки. Много раз, по