Внезапно я чувствую, что разочарован, устал от долбежки. Я оцениваю, сколько уже удалось наковырять (почти ничего) и сколько я потратил на это времени (больше двух часов). Вывод прост: я занят бесполезным трудом. Обсуждаю сам с собой оставшиеся варианты, и напряжение перерастает в пессимизм. Уже очевидно, что я не смогу надежно закрепить полиспаст для подъема камня. Скалы образуют трехметровую полку в двух метрах выше моей головы и почти в трех метрах от меня. Даже с двумя действующими руками построить полиспаст в такой ситуации было бы невозможно. У меня нет воды, чтобы ждать помощи, у меня нет инструмента, чтобы расколоть камень, у меня нет возможности устроить полиспаст… У меня остался только один возможный вариант освобождения из плена.
Я медленно и четко произношу вслух: «Ты должен будешь отрезать себе руку». От этих слов бунтуют все инстинкты и чувства, и даже голос срывается на октаву.
«Я не хочу отрезать себе руку!»
«Арон, тебе придется отрезать себе руку».
Я понимаю, что спорю сам с собой, и неуверенно хихикаю. Это безумие.
Я отлично понимаю, что никогда не смогу перепилить собственные кости тупым ножом, поэтому возвращаюсь к прежнему занятию — пытаюсь долбить камень. Пусть это бесполезно, но это лучший из имеющихся вариантов. Продолжая долбить камень, я представляю себе вечернее солнце над пустыней, удлиняющиеся тени. Синева неба становится все глубже, а я весь последующий час безрезультатно стучу по камню, делая редкие и краткие перерывы. Выцарапанная над моей правой рукой фраза — «Геологическая эпоха включает настоящее время» — приобрела другой смысл. Сначала это было просто предупреждение Джерри Роуча. Теперь это мотивирующий призыв. Я полон надежды на то, что я, будучи частью геологической эпохи, смогу разрушить этот камень настолько, чтобы освободить правую руку от смертельного рукопожатия. Тем не менее нож очень быстро затупился о камень. Я опять меняю его на напильник и продолжаю пилить по линии над сероватым выступом, у ближайшего края выемки.
Пока пилю, я вспоминаю, как первый раз попал в Юту, — уж и не знаю, с чего вдруг это приходит мне на ум. Возможно, воспоминания — попытка ответа на терзающие меня вопросы: как я здесь оказался, как меня угораздило попасть в ловушку? В ту первую поездку мы отправились всей семьей. Это был 1990 год, первый мой год в средней школе. Мы ездили к каньонам Кэпитол-Риф, Брюс и Зион, а потом свернули на юг, к Гранд-Каньону. Сначала я не был сильно воодушевлен этой поездкой: за несколько недель до нашего отъезда мои друзья взволнованно обсуждали предстоящие лыжные путешествия или каникулы в Мексике. А я? А я ехал с родителями в Юту.
К счастью, с нами была друг нашей семьи, Бетти Дарр из Огайо. Она была самым начитанным человеком из всех, кого я когда-либо знал, и ее любовь к чтению уступала разве что любви к путешествиям. Эти качества делали ее идеальным попутчиком для подобных поездок. Бетти была также среди самых проницательных, заботливых и позитивно настроенных из всех, кого я когда-либо имел удовольствие называть своим другом. Еще маленькой девочкой, в тридцатые, Бетти заболела полиомиелитом, и все, что ниже талии, было у нее парализовано. Я уж не знаю, то ли из-за своей борьбы с полиомиелитом она была отчаянной оптимисткой, то ли наоборот — врожденный оптимизм помогал ей преодолевать последствия паралича, как бы то ни было, Бетти могла найти хорошее и светлое в каждом человеке, она всех любила. Несколько дней в неделю она добровольно проводила в тюрьме округа, обучая заключенных читать и писать, она приносила им журналы и занималась с ними один на один. Ее человечность видела в этих людях скрытый потенциал, все остальное значения не имело.
С того самого момента, как Бетти заболела, она каждый день пользовалась костылями и носила сплошной корсет, поддерживающий спину и ноги. Но иногда она перемещалась по своему деревенскому дому в Огайо на пятой точке, выталкивая себя вперед руками, волоча ноги за собой. Ездила она на специальном автомобиле с ручным управлением, а для прогулок в национальных парках брала с собой инвалидное кресло с электрическим моторчиком. Свое кресло она называла Пони. Иногда, если до красивого места было недалеко, ее переносил мой папа. Делать это было несложно: хрупкая Бетти весила всего сорок пять килограммов. Иногда холмы, попадающиеся нам по дороге, были слишком круты для моторчика Пони, и мы с сестрой чуть ли не дрались за право толкать Бетти вверх. В каньоне Брюс выиграл я и толкал Бетти и ее Пони к заключительной обзорной точке. И вот, когда я шел наверх — руки вытянуты вперед, голова утоплена в плечи — и разглядывал полку для аккумуляторной батареи, я услышал восторженный голос Бетти: «Ах, Арон, ты только посмотри на это!»