Приходит полдень, я поджидаю свою смерть, полувися-полусидя в своей обвязке. Я уже наловчился находить оптимальное положение, самый удобный угол для коленей, оптимальную высоту «лесенки», наилучшее расположение веревки, свернутой кольцами и выполняющей роль защиты для моих голеней. Мне удалось устроиться максимально удобно с учетом всего, что было в моем распоряжении. Как ни странно, я опять испытываю потребность помочиться. Прежде чем расстегнуть молнию шорт, я решаю сначала сцедить имеющийся запас мочи. Однако перелить более чистую часть жидкости в резервуар кэмелбэка — та еще задача на координацию. Пустую налгеновскую бутылку я зажимаю между бедрами и крепко держу ее. Прикусываю зубами верхнюю часть голубого мешка для воды и держу его под наклоном, так чтобы грязный осадок собрался в одной части мешка. Зажимаю загубник пальцами, и жидкость медленно вытекает в налгеновскую бутылку, а солевой осадок я придерживаю. Когда в кэмелбэке остается только гуща, я закрываю крышку бутылки, ставлю ее на валун и выплескиваю остатки из резервуара в песок за своей спиной. Фу! Ну и вонища!
Отлично! Значит, ты избавился от худшей части.
После всего этого я мочусь в резервуар, плотно закрываю крышку и кладу его на валун рядом с налгеновской бутылкой. Жидкость темнее прежнего, едкая и теплая. Пусть она охладится и соль осядет, потом перелью. К тому же у охлажденной мочи вкус не такой мерзкий.
Около половины второго во вторник я решаю помолиться еще раз. Но сейчас у меня уже есть ответ на вопрос: «Что я должен делать?» Понятно, что осталось только одно: ждать. Ждать спасения или смерти, и с большей вероятностью — второго варианта. Поэтому сейчас, вместо того чтобы просить совета, я прошу дать мне терпения.
— Бог! Это снова Арон. Я все еще нуждаюсь в помощи, мне становится очень плохо здесь, у меня кончились и вода, и пища. Я понимаю, что скоро умру, но мне очень хочется, чтобы конец пришел естественным путем. Я решил, что независимо от того, что мне предстоит пережить, я не буду уходить из жизни по своей воле. Мне иногда приходит это в голову, но я так не хочу. На самом деле я думаю, что не переживу следующий день — уже третий день заключения. Вряд ли я увижу полдень среды. Но я Тебя очень прошу, Господи, дай мне твердости в том, чтобы не лишать себя жизни.
Я хочу пройти свой путь до конца, каким бы он ни был.
Истекли третьи сутки моего заключения. Воды не осталось, не осталось неиспробованных способов освободиться. В три часа дня мне нечего больше решать, и задача сводится к одному: позаботиться о себе наилучшим образом, чтобы поддержать свое тело и дух. С физической точки зрения нет необходимости что-либо предпринимать до заката, вторая половина дня — самое теплое время, и все, что я могу делать, — это ерзать в обвязке, восстанавливая кровообращение.
Отсутствие запросов со стороны тела дает возможность вниманию почти полностью переключиться на поддержку духа. Еще дважды с того момента, как я обнаружил гнездо сумчатых крыс, я слышал голоса в каньоне, но эти звуки не были реальными, усталый мозг фабрикует иллюзии, чтобы заполнить пустоту каньона. Тончайшая нить соединяет мое сознание со здравым смыслом. Я очень боюсь, что какая-нибудь случайность проскочит мимо сознания и подтолкнет меня к опрометчивому и опасному решению. Когда я считаю свои воспоминания, время идет довольно быстро. Я снова и снова возвращаюсь к ним. И тут понимаю, что в своих записях пропустил очень близкого друга. Значит, нужно сделать еще одну видеозапись.
Мое тяжелое, мелкое дыхание отражается от стен каньона. Пытаюсь отдышаться, прежде чем начну говорить, но все равно приходится делать паузу после каждых нескольких слов. Усталость оказывается сильнее мышц шеи, и я снова подпираю голову левой рукой.