Помощь тролля была неоценима, один бы я уже давно заблудился.
Мы вылезли из канализационного люка. Была уже ночь. Прямо перед нами возвышалась огромная черная стена, которую я сначала принял за беззвездное ночное небо. А потом в нос мне ударил знакомый запах ржавого железа и горячего машинного масла.
— Иди! — сказал голос у меня в голове, который я уже слышал когда-то очень-очень давно. — Иди на «Молох»!
— Ну что я могу поделать? — пожал плечами тролль. — Я же пещерный тролль.
Большущие черные руки схватили меня сзади за плечи, и не успел я опомниться, как голова моя оказалась в мешке. Его плотно перевязали веревкой, ноги мои оторвались от земли, и меня куда-то понесли. Так неожиданно и явно не к добру закончилась моя жизнь в Атлантисе.
13. Моя жизнь на «Молохе»
В мешке. Первое знакомство с «Молохом» произошло посредством обоняния. Даже сквозь плотный мешок, в который меня запихнули, я ощущал аромат этой смеси машинного масла и ржавчины, дыма и угольной пыли, которыми «Молох» оповестил о своем появлении когда-то давным-давно, еще в моей третьей жизни. А кроме того, был еще этот звук, производимый им даже в состоянии покоя: равномерное уханье гигантских поршней, сумасшедший стук и грохот инструментов, которыми беспрестанно орудовали обслуживавшие его существа, и гул машины в утробе корабля.
Потом шум стал еще громче, удары поршней сильнее, с грохотом пришли в движение гигантские винты, раздался оглушительный свист вырывающегося из вентилей пара и скрежет металла о металл, — стальная громада очнулась ото сна.
«Молох» начал движение.
Мне показалось, что про меня забыли. Я отчаянно барахтался, стараясь выбраться из мешка, но он был сшит из толстой кожи или какого-то другого очень прочного материала.
Мало того, поверх мешка меня еще обмотали чем-то вроде каната, так что я почти не мог шевелиться. Одним словом, на радушный прием рассчитывать не приходилось. Я проклинал себя за то, что в очередной раз попался на удочку пещерного тролля.
Постепенно мне стало не хватать воздуха. То есть воздуха в мешке по-прежнему было много, только кислорода в нем уже совсем не осталось. С каждым вдохом я сжигал все больше и больше этого жизненно необходимого вещества, поэтому я решил расходовать его экономно, делая не больше одного вдоха в минуту.
Хпф. Минута.
Хпф. Минута.
Хпф. Минута.
Хпф. Минута.
Хиф. Минута.
Хпф. Минута.
Хпф. Минута.
Лязг и скрежет между тем понемногу улеглись, я ощущал равномерное покачивание корабля — он, видимо, уже давно шел в открытом море.
Похоже, надо как-то напомнить о себе. Я замычал, зафыркал и, насколько позволял канат, обмотанный поверх мешка, заерзал по земле. Безрезультатно. Лучше уж лежать тихо, так, по крайней мере, расходуется меньше кислорода.
Хпф. Минута.
Хпф. Минута.
Хпф. Минута.
Через час — я вдохнул воздух ровно шестьдесят раз, значит, прошел один час — я все еще был в состоянии подавать признаки жизни: я кричал, звал на помощь, барахтался. Снова безрезультатно. С этого момента я решил делать по одному вдоху раз в две минуты.
Хпф. Две минуты.
Хпф. Две минуты.
Хпф. Две минуты.
Еще через час — я вдохнул тридцать раз — мною постепенно начал овладевать страх. А что, если меня специально засунули в мешок, чтобы я задохнулся?
Воздух к этому моменту приобрел консистенцию киселя, мне еле удавалось втянуть его в легкие. Поэтому я решил впредь делать один вдох в три минуты.
Хпф. Три минуты.
Хпф. Три минуты.
Хпф. Три минуты.
По истечении третьего часа (двадцать вдохов) я впал в состояние, очень похожее на состояние вульгарной кататонии. Мне теперь уже все было безразлично, а недостаток кислорода стал причиной возникновения в мозгу удивительных галлюцинаций. Крохотные эльфы наполнили мой мешок и, щекоча, лезли мне в нос и уши. Я приказал им немедленно убираться, но они не послушались. Зато снаружи послышался голос:
— Смотри-ка, чуть не забыли!
Мешок развязали, в легкие мне хлынул поток свежего воздуха, но я все еще был не в себе, поскольку отчетливо видел, как эльфы веселой стайкой выпорхнули наружу.
Следующим, что я увидел, была беспредельная чернота, чернота вечной копоти, окружавшей «Молох». Прошли долгие дни, прежде чем я сумел кое-как к ней привыкнуть. На борту стального гиганта постоянно царил полумрак из-за висящей в воздухе мельчайшей угольной пыли, нельзя было даже окинуть взглядом всю палубу сразу, видна была только какая-нибудь ее часть, и то в тех местах, где черный туман на время рассеивался. На каких-нибудь двух квадратных метрах вдруг проступали очертания иссиня-черного пола с нагроможденным на нем ржавым металлом и в редких случаях кусочек синего неба, чтобы уже в следующую секунду все снова потонуло в черноте налетевшего облака гари.