— Я не знаю, — честно признался я.
— Подумай, сосредоточься! — потребовал Цилле. — Ты же все знаешь.
«Лексикон»? Что такое серодород?
Нет ответа.
Ну пожалуйста, «Лексикон»…
Нет ответа.
Серодородсеродородсеродород?
Ничего. Как всегда, когда позарез нужна его помощь.
— Не расстраивайся, мой мальчик, — проговорил замоним. — Я бы все равно приказал бросить вас за борт. У меня нет сердца. У меня нет души. И совести у меня меньше, чем у пещерного тролля.
— Как бы не так! — буркнул тролль себе под нос, но я все равно услышал.
— Скажи, зачем мне выполнять какие-то глупые, сентиментальные обещания, когда они не приносят мне пользы? Неужели ты думал, что я могу вот так запросто разбрасываться кораблями? Как ты наивен!
После всего этого я не мог не подумать, что замоним самое отвратительное существо, какое только когда-либо встречалось мне в Замонии в моих и без того в высшей степени богатых отвратительными существами жизнях.
— Спасибо, — сказал замоним. — Очень трогательная прощальная речь. Тащите их на палубу! Приговор обжалованию не подлежит.
Удивительно было видеть палубу «Молоха» без привычных облаков чада и дыма. Замоним приказал остановить все машины и построить команду на палубе. При хорошей видимости, на глазах у всей команды должен был произойти акт показательной казни. Два йети принесли и установили колонну с замонимом. Хор исполнил национальный гимн Замонии, в котором слово «Замония» было заменено на «замоним» и явствовали другие смысловые корректировки.
Остальные строфы были еще глупее.
Йети сдернули брезент с двух огромных пушек и сделали два бессмысленных залпа.
Потом через борт перекинули черную доску.
— Вам, наверное, кажется все это чересчур театральным, — проговорил замоним у нас в головах, — но что поделаешь, я очень сентиментален. Можно было бы, конечно, просто швырнуть вас за борт, но так, на мой взгляд, гораздо романтичнее.
Первым на доску затолкали Грота. Надо отдать ему должное — он не выказывал ни малейших признаков страха. Хоть мне было и не видно, но я точно знал, что внизу из бурлящей воды высовываются ощеренные пасти кровожадных акул — они сопровождали «Молох» повсюду. Способность сохранять при таких обстоятельствах присутствие духа заслуживала уважения.
— С акулами я расправлюсь в два счета, клянусь трезубцем Нептуна, — кричал Грот через плечо. — А потом вернусь и прикончу тебя, замоним!
Впервые в жизни Грот показался мне симпатичным.
— Где наши вольтигоркские музыканты? — поинтересовался замоним. — Какая казнь без музыки!
Йети вытолкнули на середину палубы трех вольтигорков, каждый из которых держал в руках по тарабану. Они начали настраивать инструменты. Цилле бросил на меня беспомощный, умоляющий взгляд. До него, кажется, постепенно начало доходить, что ему не удастся, как всегда, отболтаться и выйти сухим из воды. Только у меня тоже не было никаких идей.
— По моей команде!.. — рявкнул замоним.
Вольтигорки заиграли на своих тарабанах какой-то монотонный, заунывный военный марш.
— В воду его! — скомандовал замоним.
Два йети, вооружившись острыми баграми, стали подталкивать Грота к краю доски. Он сделал глубокий вдох.
Вдруг раздался собачий лай.
На «Молохе» не было собак, были только собаковолки и другие мутанты, которые хоть и имели явное внешнее сходство с собаками или волками, но все же считали себя выше того, чтобы лаять.
А тут лаяла настоящая собака. Другая вторила ей душераздирающим завыванием. Третья злобно рычала.
Йети удивленно заозирались.
Тут заржала лошадь. Павианы верещали, львы рычали. А собаки продолжали лаять, только теперь их были сотни. Правда, голоса их звучали несколько приглушенно, словно все эти животные сидели в одном большом мешке.
— Что это? — спросил замоним.
Он, конечно, ничего не слышал, но заметил всеобщее смятение. Один из йети подошел к нему и склонился над стеклянным колпаком. Он мысленно объяснил замониму, что происходит.