Мне тоже хотелось побрызгаться, но я не решался уйти с увала из-за того, что еще не набрал полную посудину.
— Бабушки Петровны испугался! Эх ты! — закривлялся Санька и назвал меня нехорошим, обидным словом. Он много знал таких слов. Я тоже знал, научился у левонтьевских ребят, но боялся, а может, и стеснялся их употреблять и сказал только:
— Зато мне бабушка пряник конем купит!
— Может, кобылу? — усмехнулся Санька. Он плюнул себе под ноги и что-то быстро смекнул: — Скажи уж лучше — боишься ее и еще жадный!
— Я?
— Ты!
— Жадный?!
— Жадный!
— А хочешь, все ягоды съем?! — сказал я это и сразу покаялся, понял, что попал на уду.
Исцарапанный, с шишками на голове от драк и разных других причин, с цыпками на руках и ногах, Санька был вреднее и злее всех левонтьевских ребят.
— Слабо! — сказал он.
— Мне слабо? — хорохорился я, искоса глядя на туесок. Там было ягод уже выше середины. — Мне слабо? — повторял я гаснущим голосом и, чтобы не спасовать, не струсить, не опозориться, решительно вытряхнул ягоды в траву: —Вот! Ешьте вместе со мной!
Навалилась левонтьевская орда, и ягоды вмиг исчезли.
Мне досталось всего несколько ягодок. Грустно. Но я напустил на себя отчаянность, махнул на все рукой. Все равно уж теперь. Я мчался вместе с ребятишками к речке и хвастался:
— Я еще у бабушки калач украду!
Ребята поощряли меня, давай, дескать, действуй, и не один калач неси. Может, еще шанег прихватишь либо пирог.
— Ладно!
Мы брызгались на речке студеной водой, бродили по ней и руками ловили пищуженка-подкаменщика. Санька ухватил эту мерзкую на вид рыбину, сравнил ее со срамом, и мы растерзали пищуженка на берегу за некрасивый вид. Потом пуляли камнями в пролетающих птичек и подшибли стрижа. Мы отпаивали стрижа водой из речки, но он пускал в речку кровь, а воды проглотить не мог, и умер, уронив голову. Мы похоронили стрижа и скоро забыли о нем, потому что занялись захватывающим, жутким делом: забегали в устье холодной пещеры, где жила (это в деревне доподлинно знали) нечистая сила. Дальше всех в пещеру забежал Санька.
Его и нечистая сила не брала!
Так интересно и весело мы провели весь день, и я совсем уже забыл про ягоды. Но настала пора возвращаться домой. Мы разобрали посуду, спрятанную под деревом.
— Задаст тебе Катерина Петровна! Задаст! — пообещал Санька с хохотом. — Ягоды-то мы съели! Ха-ха! Нарочно съели! Ха-ха! Нам-то ништяк! Ха-ха! А тебе хо-хо!..
Я и сам знал, что им-то, левонтьевским, «ха-ха!», а мне «хо-хо!» Бабушка моя, Катерина Петровна, — не тетка Василиса.
Жалко плелся я за левонтьевскими по лесу. Они бежали впереди меня и гурьбой гнали по дороге ковшик без ручки. Ковшик звякал, подпрыгивал на камнях, и от него отскакивали остатки эмалировки.
— Знаш чё? — поговорив с братанами, обернулся ко мне Санька. — Ты в туес травы натолкай, а сверху ягод — и готово дело! Ой, дитятко мое! — принялся с точностью передразнивать мою бабушку Санька. — Пособил тебе воспо-одь, сиротинке, пособи-ил. — И подмигнул мне бес Санька и помчался дальше, вниз с увала.
А я остался один.
Утихли голоса левонтьевских ребятишек внизу, за огородами. Я стоял с туеском, один на обрывистом увале, один в лесу, и мне было страшно. Правда, деревню здесь слышно. А все же тайга, пещера недалеко, и в ней нечистая сила.
Повздыхал, повздыхал я, даже чуть было не всплакнул, и принялся рвать траву. Нарвал, натолкал в туесок, потом насобирал ягод, заложил ими верх туеса, получилось даже с копной.
— Дитятко ты мое! — запричитала бабушка, когда я, замирая от страха, передал ей свою посудину. — Господь тебе, сиротинке, пособи-ил. Уж куплю я тебе пряник, да самый большущий. И пересыпать ягоды твои не стану к своим, а прямо в этом туеске увезу…
Отлегло маленько. Я думал, сейчас бабушка обнаружит мое мошенничество, даст мне за это что полагается, и уже отрешенно приготовился к царе за содеянное злодейство.
Но обошлось. Все обошлось. Бабушка отнесла туесок в подвал, еще раз похвалила меня, дала есть, и я подумал, что бояться мне пока нечего и жизнь не так уж худа.
Я хорошо поел и отправился на улицу играть, а там дернуло меня сообщить обо всем Саньке.
— А я расскажу Петровне! А я расскажу!..
— Не надо, Санька!
— Принеси калач, тогда не расскажу.
Я пробрался тайком в кладовку, вынул из ларя калач и принес его Саньке под рубахой. Потом еще принес, потом еще, пока Санька не нажрался.
«Бабушку надул. Калачи украл! Что только будет?» — терзался я ночью, ворочаясь на полатях. Сон не брал меня, как окончательно запутавшегося преступника.