Однако на самом деле унижение короля не имело никакого отношения к покаянию. Это был хладнокровный маневр, целью которого являлось сохранение королевской короны. И самое печальное для Григория VII, что это он, далеко не новичок в политических интригах, и сам понимал без подсказки. Видимо, иначе он поступить не мог – наверняка, если бы папа мог не снимать с короля отлучение, то так бы и поступил. Очевидно, ситуация не допускала подобного исхода[192].
Тем не менее отныне и навечно Каносса стала символом величайшего унижения монархической власти и самой идеи государства. Пожалуй, допускать этого папе не стоило – даже его ближайшие соратники посчитали, что Гильдебранд вел себя с тиранической жестокостью, а не с апостольской строгостью. Как справедливо писал один автор, «папа, безусловно, одержал моральную победу; но что толку в победе, после которой побежденный вернулся без тени смущения в свое королевство, в то время как победитель остался в тосканском замке, отрезанным от Германии»?
Кроме того, в это же время Роберт Гвискар, которого мало интересовали отношения папы с королем, руководствующийся собственными интересами, вновь напал на Беневент, считавшийся папским владением. Это действие стало публичным оскорблением Апостольского престола, и Гильдебранд подверг норманна вторичному осуждению, которое состоялось 3 марта 1078 г.
Однако и на этот раз Гвискар с откровенной издевкой встретил известие о своем отлучении, поскольку никаких практических результатов Римской кафедре оно не давало. У папы не было ни армии, ни влияния, чтобы преобразовать свои проклятия в материальные предметы. А для жителей Южной Италии многократные папские интердикты и отлучения стали очевидным примером бессилия Григория VII[193].
В свою очередь друзья Генриха IV нашли его поведение недостойным монаршего сана, а образ действий папы оценили как оскорбление всего германского народа и статуса короля. В то время уже отличали статус короны, как священного предмета, от личности ее носителя. В результате пострадали и Генрих, и Григорий. В глазах всей Европы понтифик выглядел твердокаменным маразматиком, плебеем, для которого благородство происхождения и королевская честь ничего не значили. А Генрих IV – трусом, променявшим «право первородства на чечевичную похлебку». Политические противники Генриха IV тут же воспользовались удачным моментом и 15 марта 1077 г. на совещании в Форххайме саксонских и швабских князей и епископов в присутствии двух папских легатов выдвинули новым королем Германии герцога Рудольфа Швабского (1078—1080)[194].
Генрих IV потребовал от Гильдебранда забрать корону у узурпатора, но папа не спешил ввязываться в эту драку, желая присмотреться к происходящим событиям. А между двумя партими началась война, еще более запутавшая ситуацию на политическом олимпе. В двух сражениях с Рудольфом Генрих IV потерпел поражения, и папа решительно протянул руку дружбы герцогу. В качестве некоторого оправдания неудачам Генриха IV скажем, что он практически был лишен денежных средств, и ему даже пришлось обращать взыскания на епископские доходы, чтобы содержать хотя бы небольшую армию. Впрочем, несмотря на одержанные победы и поддержку Гильдебранда, и Рудольф не мог считать себя полнокровным королем, поскольку ему подчинились лишь некоторые владения его предшественника, остальные сохранили верность Генриху IV[195].
Но, поставив на Рудольфа, который, как ему казалось, имел все шансы стать новым королем и императором, понтифик совершил очередную ошибку. Как ни странно, его дружба с герцогом была воспринята многими германскими аристократами крайне негативно. А потому маятник общественного мнения качнулся в обратную сторону.
Ситуация для Римского епископа усугубилась еще больше, когда, не озадачиваясь вопросом, насколько его церковные реформы уместны в годину политических и военных баталий, Григорий VII в 1078 г. публично высказался относительно участия светских князей в делах Церкви и категорически осудил инвеституру.
194
Арнульф Миланский. Деяния архиепископов Миланских, или Книга недавних деяний. Кн. 5. С. 87.