- Николай Александрович, - наедине Игнатьев нередко пользовался моим разрешением опускать придворные титулования, - вы понимаете, что подобные меры вызовут не только новое восстание в Польше, но, возможно, сильнейшие волнения в России? Как отреагирует на все это Европа?
- Да ты понимаешь, что я СЫНА ПОТЕРЯЛ?! СЫНА! - рявкнул я на опешившего Игнатьева так, что задрожали стекла в витражных окнах. Бурлившая во мне ярость, наконец, нашла выход. - Ты еще будешь мне говорить о том, как отреагирует Европа! - я в бешенстве треснул кулаком по столу. Перевернувшийся от удара, стакан покатился, заливая разложенные на столе бумаги коньяком. Я, не помня себя от ярости, схватил его и швырнул в камин.
- Спокойнее, Ваше Величество, спокойнее, - успокаивающее поднял руки Игнатьев. - А всё-таки выпейте. Оно вам сейчас не повредит, - он подхватил графин, подошел к серванту, вынул низкую, толстую коньячную рюмку на тонкой ножке и доверху наполнил её янтарным напитком.
Я, не глядя, выхватил из его руки огромную рюмку и, отвернувшись, одним махом осушил наполовину. От крепкого спиртного дыхание перехватило, я закашлялся, слезы потекли по лицу. Странно, но именно эти слезы, как будто высвободили боль от недавних событий. Но как же так? Сын. У меня мог быть сын. В том мире у меня было три дочери, но я всегда хотел сына. И каждый раз с рождением дочери хотел все сильнее. Мы даже подумывали с женой о четвертом ребенке. Все это вспомнилось мне сейчас в одно мгновенье, хотя и не приходило в голову раньше. Я совершенно отдалился от своей прежней семьи, всецело воспринимая себя тем, кем я по общепринятому мнению являюсь - российским Государем-Императором Николаем Вторым.
Через силу, в несколько глотков, проглотив остатки коньяка я отдышался и вытер лицо платком.
Игнатьев все это время невозмутимо ждал меня стоя напротив.
- Спасибо, Николай Павлович, - сухо поблагодарил я графа, - мне уже лучше. Прошу вас простить мою вспышку. Нервы.
- Я все понимаю, - мягко ответил Игнатьев, - и скорблю вместе с вами об утрате.
Мы несколько минут помолчали.
- Но вернемся к нашему разговору Николай Павлович, - я присел на корточки у камина и дунул в снова почти затухший очаг. Мне в лицо взметнулось облако пепла, я закашлялся, но успел в который раз отметить про себя удивление на лице Игнатьева. Да это в двадцать первом веке камин в диковинку, в девятнадцатом лишь серые будни. - Мое решение по Польше твердо, - наконец смог говорить я прокашлявшись. - В конце-то концов, она сама напросилась. - Я кинул пару березовых полешек на тускло-красные угли, освобожденные мной из-под слоя пепла. Снова подул в камин, сухо затрещала береста, по поленьям весело заплясали красные язычки пламени.
- Решили все таки вернуться к идее с конфискациями? - уточнил граф. - Ну что же, я не против, - согласно кивнул он. - Магнатов можно и поободрать. Тем более что после процесса над Крымскими интендантами мы неплохо набили руку в этом деле.
- Вы не совсем правильно меня поняли, граф, - я немного поморщился и добавил, - не в последнюю очередь я хочу основательно проредить саму шляхту.