Мы проговорили еще два часа и разошлись, полностью довольные друг другом. К теме такой далекой сейчас будущей русско-турецкой войны мы больше не возвращались. Зато долго обсуждали систему подготовки офицерского состава, особенно для минных заградителей. И тогда у меня в голове как будто щелкнуло. Торпеды! Они же как раз в это время и появились! Нужно будет обязательно навести справки. Я извинился и, поднявшись со своего кресла, быстро сделал коротенькую запись в своем блокноте. Чтобы не забыть, а то за столь интересным разговором и не такое запамятовать можно.
Едва мы распрощались, я бросился к дневнику и…
«В 1865 г. талантливый изобретатель и инженер Иван Федорович Александровский предоставил русскому морскому министерству проект самодвижущейся мины, названной им „Торпедо“. Только через три года министерство разрешило изобретателю изготовить мину… „за собственные деньги с последующим возмещением“. А между тем в 1866 г. владелец завода в Австрии англичанин Уайтхед запатентовал самодвижущуюся мину, спроектированную капитаном австрийского флота Лупписом. Первая мина Уайтхеда имела скорость 6–7 уз., в то время как торпеда Александровского — около 10 уз. Но Уайтхед сумел быстро организовать производство защищенной патентом мины и тем самым вынудил морские державы (в том числе Россию) приобретать их у него либо изготовлять по закупленным опять же у него лицензиям…» — прочитал я краткую справку в своем дневнике.
Черт побери! Ну почему же всегда так! Сколько хороших начинаний было отринуто и сколько абсолютно сумасбродных принято! Подумать только! А дядя Константин? Тоже мне морской болельщик, куда он-то смотрел?
Надо будет срочно выдать субсидию нашему Ивану, а то сейчас как раз такое время, что во всех флотах всех стран уделяется первостепенное внимание бронированию кораблей. И вот для этой самой брони все сейчас ищут эффективное средство поражения. А то замучаешься, пока обычными пушками да обычными снарядами, начиненными черным порохом, броненосец на дно отправишь. А тут мы со своими торпедами! И чем черт не шутит, может, еще и на продаже наживемся…
— Таким образом, уже через два месяца нами будет начато монтирование восьми 110-фунтовых орудий и двадцати четырех 68-фунтовых на верхней палубе… — вслушался я в слова продолжавшего напыщенно вещать мистера Бэйли.
— Быть может, вы покажете его императорскому величеству корабль? — перебил судостроителя горевший желанием поскорее подняться на борт принц.
— О, разумеется! Позвольте проводить вас…
После довольно длительного осмотра верфей и целой бури восторгов и похвалы с моей стороны я упросил Альфреда отправиться на расположенный неподалеку паровозный завод. Принц согласился, правда с неохотой — паровозы его совершенно не интересовали. Я же быстро пришел к выводу, что восхищения английской промышленностью и так было более чем достаточно, и незамеченным все это точно не останется, так что незачем нам с принцем страдать понапрасну. В итоге, пробыв на жутко чадящем заводе совсем немного, мы отправились в российское посольство, в котором я планировал поселиться во время своего пребывания в Лондоне.
Нашим послом в Британской империи уже несколько лет был действительный тайный советник Филипп Иванович Бруннов. Происходил он из курляндского баронского рода фон Брунновых, известного с XVII в. Родился в Дрездене, учился в Лейпциге, служил России. Его дипломатическая карьера началась в 1818 г. и продолжалась уже без малого полвека. Он участвовал в Лайбахском и Веронском конгрессах «Священного союза», способствовал устранению разногласий с Великобританией, возникших в связи с заключением Россией договоров с Турцией. Следуя линии российского правительства на сохранение любой ценой хороших отношений с Великобританией, Бруннов дал согласие на подписание Лондонской конвенции о режиме Черноморских проливов, фактически ликвидировавшей прежние завоевания России в этом вопросе. Еще в его карьере были международный акт о запрещении торговли неграми, коммерческий трактат между Россией и Великобританией, Лондонская конвенция о Египте и многое другое.
Но самое главное, Бруннов содействовал окончанию переговоров о браке наследника цесаревича (будущего императора Александра II) с принцессой Гессен-Дармштадтской в 1840 году. Еще до приезда, ознакомившись с карьерой Филиппа Ивановича, я понял, что лучшей кандидатуры на роль «свата» мне не найти. И надо сказать, Бруннов не подвел. Несмотря на пожилой возраст и затрудненность в сроках, он мгновенно отреагировал на мое письмо о желании сделать предложение принцессе Луизе и выдал результат. Уже через две недели (с учетом времени отправки и получения корреспонденции) я был извещен о благосклонности Британского королевского двора обсудить сей вопрос.