– Никто не заслуживает смерти, тем более такой.
А этот волнующий низкий голос я уже узнала. Филис Макнайт.
– Одну минуту, мистер Калле, – натянуто улыбнулась я остолбеневшему художнику и, одернув юбки, поспешила к месту разгорающегося скандала.
Отыскать его было нетрудно – гости будто бы нарочно выстроились ровным кружком, жадно наблюдая за сварой. Луи ла Рон быстро-быстро строчил что-то в записной книжке, карандаш порхал над страницей, словно живой. Я представила, как завтра в газете появится заметка – «Бывшие коллеги Мореля не сошлись во взглядах на его смерть» – и мне стало мерзко.
Впрочем, будущую статью ла Рон обещал обсудить со мной.
– Добрый вечер, господа! – громко произнесла я, проталкиваясь к спорщикам. – Святые небеса, мисс Макнайт, вы так бледны – может, вам стоит присесть там, в уголке, и освежиться фруктовым соком? Официант принесет вам бокал. – Я сделала знак одному из «слуг» – кажется, Лайзо. Тот подскочил и замер в полупоклоне рядом с актрисой. Филис Макнайт мгновенно поняла намек и, благодарно склонив голову, последовала за Лайзо. Многие мужчины невольно провожали ее взглядами. Широкие шелестящие юбки, неправдоподобно тонкая талия, гордо выпрямленная спина и тяжелые, блестящие, словно навощенные, локоны, ниспадающие на плечи, – оскорбленное божество, а не земная женщина. – Пока глубокоуважаемая мисс Макнайт отдыхает, не могли бы вы прояснить, что здесь произошло, мистер…? К сожалению, не помню, есть ли ваше имя в пригласительных списках…
Скандалист промолчал и лишь упрямо поджал губы. Довольно высокий и, определенно, слишком смазливый для мужчины, он выглядел типичным представителем богемы – таким, какими представляют актеров, музыкантов и художников люди, далекие от искусства. Одежда излишне смелого фасона, собранные в короткую косицу светлые волосы, томный взгляд… впрочем, последнее легко можно было приписать влиянию алкоголя. Либо Георг слишком щедро добавил ликера в кофе по рецепту «Головокружение», либо неизвестный успел помянуть Мореля вином до визита в кофейню.
– Это Эсмонд Палмер, – шаром выкатился из толпы ведущий режиссер Королевского театра мистер Клермон, на ходу отирая лысину. – Приношу свои извинения, леди Виржиния. Я взял на себя смелость пригласить несколько актеров, близко знакомых с мистером Морелем, упокой Господи его душу… Но мистер Палмер слишком чувствителен, гм, к согревающим напиткам. Я думаю, что он не имел в виду ничего плохого.
– Я сказал именно то, что хотел! – яростно выкрикнул Палмер, подаваясь вперед. Лицо у него наливалось краской, словно в преддверии апоплексического удара. – Он жил, как трус, и умер, как трус, другой смерти и не заслуживал! – Голос Палмера постепенно набирал силу, и к концу тирады он гремел над кофейней, подобно грому небесному. – И хоронить его следует за оградой церкви не потому, что он самоубийца, а потому, что трус!
– Мистер Палмер! – Я не была актрисой, но тоже голосом своим владеть умела неплохо. – Извольте придержать ваш язвительный язык! Мы собрались здесь для того, чтобы вспомнить о том, каким прекрасным человеком, каким великим актером был Патрик Морель, а не для того, чтобы слушать грязные наветы!
– А вот и не слушайте! – Палмер подхватил еще одну чашку и – дзонг! – шваркнул ею о пол. Я зажмурилась инстинктивно и почувствовала, как мелкие осколки стучат по туфлям. – Все вы закончите так же, все! Помяните мое слово!
– Убирайтесь вон. Немедленно.
– И уйду. Тризна лжи, вот что это такое! – Палмер развернулся на каблуках, только взметнулся лиловый шарф, и, пошатываясь, пошел к дверям. Следом за ним выскользнул кто-то в костюме официанта – наверняка Лайзо Маноле.
Вот теперь он сможет расспросить Палмера без свидетелей. И делу польза, и урона для репутации моей кофейни не будет. Прекрасно.
Впрочем, гости не спешили расходиться по залу и выбрасывать из головы случившееся. Видимо, все-таки потребуется мое вмешательство. Что ж, попробую…
– Грустно видеть, как низменные страсти лишают человека разума, – негромко произнесла я, не отводя печального взгляда от уже захлопнувшейся двери, за которой скрылся Палмер. – Если к скорби примешивается яд зависти, то человек начинает отравлять злыми словами всех вокруг… и, что страшнее всего, самого себя. Я не знаю, что побудило Эсмонда Палмера устроить эту отвратительную сцену, однако надеюсь, что он совладает со своими страстями и найдет утешение… Друзья! – Я обернулась к гостям. – В этот вечер мы вспоминаем Патрика Мореля, того, чей талант сиял подобно звезде; его свет привлекал и добрые взгляды, и злые… Но давайте хотя бы сегодня постараемся стать хозяевами своим страстям. Скорбеть, но не склоняться к унынию. Восхищаться, но не опускаться до зависти. Жалеть об уходе этого прекрасного человека, но не осуждать. И да будут небеса милосердны к Патрику Морелю… и к нам всем.