Она назначила препарат, с которым я была знакома, знала его действие, и от услышанного перехватило дыхание, сжалась грудная клетка. Я вспомнила все болезненные ощущения, связанные с ним.
Без уколов тоже не обошлось, как только я вышла из её кабинета, мне его сразу всендручали. Она дала бумагу одной из дежурных медсестёр, видимо зная, что нужно делать. Та начала меня обрабатывать, но я не поддавалась. Потом пришла заведующая какой-то частью, которая дежурила в тот день. Удивительно, но она почему-то поверила моим словам, добавив, что я смогу подать в суд на Соболевскую, но только тогда, когда выйду из больницы, а пока… Потом меня к себе позвал заведующий отделением. Это был мужчина, достаточно молодой. С ним я разговаривала минут пять, а потом упала на колени и просила, просто умоляла, чтобы меня отпустили, что я ничего не сделала. Он сказал, что разрешит мне позвонить домой, и что если я подпишу документ, он переведёт меня в другое отделение, но я подписывать ничего не стала. На этом разговор наш закончился.
Я не могла поверить в то, что человек, который сидел со мной за одним столом, общался, пил чай, ел мои пасхальные пироги, накатал такое заявление!
Впереди были выходные, ко мне приехала бабушка, я тайно отдала ей крестик, пока его не отняли. Я хотела убежать в тот момент, когда открыли бы дверь, чтобы выпустить мою бабушку, пока меня совсем не обкололи, поделилась с ней своими мыслями. Она запретила мне это делать, ведь я была босая, в холод раздетой босиком по снегу бежать опасно, да и поймать могли, а это ещё страшнее того, если бы я получила воспаление лёгких. Она сказала, чтобы я ничего не подписывала.
Мне создали жёсткие условия нахождения, не позволяли сидеть до тех пор, пока не подпишу согласие. Я почти не спала, проводила больше половины суток стоя, не ела баланду, почти не пила, и, не смотря на то, что курение там уже было запрещено, мне всё равно было тяжело особенно с моими отращёнными длинными волосами.
Я держалась, терпела три дня, но в понедельник не справилась. Давка со всех сторон, сильный пережитый стресс, потрясение, физические и психологические мучения, заключённые и действие лекарств меня смогли сломать.
Врачиха долго смотрела на меня, я на неё. У меня в голове только и крутилось, что минимум полгода, думала о двух девушках, которые тоже не за что там лежали. Одна поделить ребёнка с мужем не могла, он пытался таким образом избавиться от неё, другая детдомовская пришла на занятия поддатая и обе там, и никто их никуда не отпускал, а на меня такое заявление накатали, что делать. Боялась, что после действия лекарств суд вряд ли оценит моё состояние адекватным и не поверит. Я писала, а в мыслях проговаривала, что сама себе подписываю приговор, но дату ставить не стала. Думала, что хотя бы это мне поможет, когда смогу оттуда выбраться.
Заведующий, как обещал, на следующий день перевёл меня в более хорошее отделение № 27 смешанного типа, где есть и женские и мужские палаты. Мне дали тапки и шинель, чтобы через улицу было в чём дойти.
Пока шла до отделения, вспомнила случай, когда обучалась в училище. Как-то мы отправились в поход в сосновый бор. В этом же бору, в несколько остановок от нас, располагалась психиатрическая больница, и вдруг в один момент я увидела цепочку, болтающуюся на бёдрах из-под ветровки. Я достала её, увидела, что нет крестика, который на ней весел, и понять не могла, как так получилось, что цепочка есть, а крестика нет, и чего вдруг цепочка сама по себе расстегнулась, но не упала, упал только крестик. Тогда я посмотрела в сторону больницы, видно мне её не было, но мне показалось, что Бог пытается о чём-то предупредить, ведь я потеряла крестик не где-то, а именно в сосновом бору.
Вспомнила о том, что не успела долечить зуб, у меня стояла временная пломба. Вообще, в том месте ты забывал обо всем на свете, даже о боли. У тебя в голове стояла одна единственная мысль, о спасение, о свободе, о доме, семье. Даже, если тебя покалечат, главное выжить во чтобы-то не стало, и эта мысль о выживание меня не покидала.
Я возненавидела этот мир, потому что не видела его, с другой стороны. Я постигла самое ужасное и болезненное в нём. Мне хотелось, чтобы настала война, на психбольницу сбросили ядерную бомбу и все, кто там работал, сдохли в один миг, даже если бы мне самой пришлось погибнуть. Мне хотелось положить конец всему. Я проклинала человека, который придумал такую больницу, проклинала день, когда я появилась на этот свет.
Что я чувствовала на тот момент? Это если представить, как тебе отрубают ногу, а потом по ней бьют и бьют, торчит мясо и кость, ты орёшь, а тебе всё рубят и бьют, ты лежишь и загибаешь от невыносимой боли, истекаешь кровью, и никто не может тебе помочь! Это если так представить мою душевную боль с физической! А иногда, я считала, что лучше без ноги, но на свободе!