15
Была Пасха, и я чувствовала хоть какую-то защиту. Я не переставала молиться не на одну секунду. Каждый день я проводила в молитвах и в мыслях о том, что ещё смогу на себя надеть крестик.
Через какое-то время мне разрешили забрать вещи из хранилищницы. Верхнюю одежду мне принесла сестра-хозяйка, а за телефоном мы ходили с ней вместе, их там выдавали раз в сутки на полчаса, это было единственное отделение, где можно было воспользоваться телефоном.
Потом я поняла, что смогу быть у этой сестры-хозяйки в помощниках, а значит хоть когда-нибудь иметь поблажки. Поблажкой я считала, это подстричь ногти в её присутствии, а не как в других отделениях тебе силком их обстригали, как хотели, выпросить отобранную передачу. Главной целью было войти в доверии, чтобы хоть как-то нормально там сосуществовать.
Однажды в отделение поступила одна девушка, её поместили ко мне в палату, звали её Марианной, она страдала анорексией, её мать привезла из Кемеровской области, а потом уехала. Мы с Марьяной родились в один день, только она была старше меня на год, очень подружились. Как-то раз, когда в палате никого не было, я, как обычно стояла на коленях перед окном и молилась, вдруг неожиданно в палату вошла Марианна, я резко встала с колен, просила её никому не говорить, что она увидела меня молящейся, она ответила, что тоже верующая и никому не скажет. Когда я лежала на кровати, железки которой впивались мне в рёбра, и смотрела в потолок, Марьяна постоянно говорила мне, чтобы я не грузилась, она ждала общения, а я всё время молилась. Мне нужно было молиться так, чтобы этого никто никогда не видел и не понимал, что я делаю. Я научилась молиться мысленно про себя так, что даже когда с кем-то разговаривала или слушала, я всё равно молилась.
Девушке было очень трудно без горячего чая и кипятка, поэтому она привезла с собой кипятильник, который прятала, и однажды спалилась, кипятильник отняли. Марианна очень страдала по этому поводу. Сестра-хозяйка каждый понедельник занималась стиркой, поэтому оставалась в отделении на ночь до вторника, так как очень далеко жила. В поздний вечер, когда уже никого из врачей не было, а только дежурные санитарки, я вернула Марианне кипятильник, пользуясь доверием женщины, потому что много ей помогала. Я научила Марианну как нужно прятать вещи, чтобы их не нашли при регулярном обыске и осмотре палаты, имея тяжёлый тюремный опыт.
Вообще я была настолько умная и хитрая, что, когда у нас не было денег, за проезд в троллейбусе не платила, умудрялась ехать так, что даже контролёров обводила за нос, не поменяв места в транспорте. Люди мне давали прозвища «Штирлиц», «шпионка», «детектив», «прокурор», «следователь» и другие. Я умела задать вопрос так, в котором скрывался скрытый смысл, и по ответу слышала нужную информацию. Например, если мне нужно было знать возраст человека, я спрашивала, в год какого животного он родился, а потом высчитывала. В этом вопросе не было ничего подозрительного, и вряд ли собеседник мог догадаться, что по-другому напрямую я спросила, сколько ему лет.
Однажды к нам в палату резко ворвалась медсестра и стала спрашивать меня, пользуется Марианна кипятильником. До неё дошёл слух, что в соседней палате пили чай, оказалось, Марианна кого-то по доброте душевной угостила чаем, а тот человек кому-то об этом разболтал, так по отделению пошёл слух. Разумеется, девушку не выдала, медсестра мне поверила, потому что я была и у неё в доверии. Я настолько смогла влиться в доверие персоналу и врачам, что по их распоряжению водила Марианну в платную столовую для врачей, так как на больничных поганых харчах вес набрать было невозможным. Марианну одну не отпускали, потому что она могла не есть, а я контролировала её в этом. Она сидела, ела вкусную еду, я смотрела на неё, как она ест, пытаясь, остатки отдать мне, потому что уже не хотела. Я настаивала, чтобы она доедала сама, но так как тоже очень сильно хотела, есть, иногда за ней доедала. Ей и так без того клали большие порции. Такое поручение от врачей мне очень нравилось, ведь я могла выйти из отделения, пройтись по улице. Гуляли мы редко в одном закутке из двухметрового железного забора, потому что над нами располагалось отделение № 10 для пожизненно заключённых педофилов. Когда их выводили гулять, было много шума, у нас в отделении закрывались все двери, потому что вход и коридор у нас были общими, через этот коридор мы ходили в столовую на цокольный этаж, а они выходили на улицу.
Мне очень сильно хотелось уйти, сесть в автобус и уехать, но понимала, что этого делать нельзя, иначе весь мой план провалился бы, и о выписке я смогла бы только мечтать! Мы с Марьяшой прогуливались, могли купить по мороженому, и эти моменты были для меня глотком жизни и надежды на то, что меня скоро отпустят.