Мы ушли, у меня была небольшая радость, что нам будет на что жить, и что я смогу тайно учиться, что планировала сделать. Мне как раз звонила одна девочка, которая училась со мной в училище на оператора связи, сказала, что поступила в педагогический колледж на учителя начальных классов, и что я тоже могу, у них недобор и в середине осени меня спокойно примут. В Москве на пенсию, которая скопилась, пока я была в психушке, купили мне ноутбук. В Валериной квартире не было условий, чтобы я занималась, не было письменного стола и света. Дома, в Томске у меня был хороший письменный стол, который для меня бабушка смастерила сама. У неё была очень сильная рука, она ловко обращалась с молотком и другими инструментами, чему меня в свою очередь в детстве научила. В Москве не было возможности поступить без экзаменов в середине осени, поэтому мы остались в Томске. Мне достаточно было показать характеристику с достижениями и заслугами, а также документ, что я закончила педагогический класс. В нашем городе он позволял поступать без конкурса.
Меня зачислили слушателем, а с нового года официально. Учёба была мне в радость. Я хоть как-то отвлекалась, а ещё знала, что пока я там нахожусь, меня никто не приедет и никуда не уволочет.
Я училась очень хорошо, была одной из лучших студенток. Бо́льшая часть группы, во главе со старостой, которая до моего прихода была лучшей, меня не возлюбила, началась травля. Как-то раз староста написала на меня заявление директору, что якобы я хочу принести в колледж нож и много всего плохого и выдуманного, и чтобы меня отчислили. Я сидела в кабинете и слушала, зачитываемое заявление, моё сердце в один момент провалилось. Я вспомнила, на каком учёте состою, и, если об этом узнала бы психа… Директор была на моей стороне и никому не поверила, чувствовалась защита и среди преподавателей. Я думаю потому, что колледж находился впритык с Богородице-Алексеевском монастырём, а само здание колледжа было бывшими кельями, которое город забрал себе. Из окон я частенько смотрела на храм и думала о Боге.
Одна девушка один раз исподтишка меня сильно ударила и оттащила за волосы, некоторые рисовали на моих роскошных густых, песочного цвета, косах. Постоянно высмеивали мою грудь, которая была очень большой, и всё из-за той проклятой больницы. Я и сама мучилась от неё, но не могла же сказать, что со мной случилось, и прекратите вы все уже издеваться надо мной, я и без вас настрадалась.
Травля не прекращалась, и директор без меня разговаривала со всей группой. А после этого разговора со мной вообще абсолютно все перестали разговаривать, даже те, кто общался.
Однажды на одном из уроков, преподавательница дала нам задание, а сама сказала, что уезжает на похороны учительницы танцев. Я спросила у неё, не на похороны ли Татьяны Сергеевны она собралась, той самой, у которой я занималась хореографией, которая когда-то в детстве обвинила меня в воровстве. Накануне в новостях рассказали о том, что женщину сбил насмерть автомобиль, и я знала о предстоящих похоронах. Преподавательница ответила положительно на мой вопрос, а я подумала, как мир тесен.
В колледже я занималась своим любимым делом, игрой на фортепиано, преподаватель во мне души не чаял, а я всю жизнь мечтала научиться играть на пианино. Я была единственная во всём колледже, кто не прогуливал его уроки, а бежал на них. Училась я старательно, отдавалась учёбе больше, чем нужно, потому что я так долго не училась полноценно, только дома одна в четырёх стенах сама осваивала школьную программу. Я училась всегда и всё время, а потом у меня появилась и подружка с третьего курса. Брала уроки вокала у одной очень хорошей преподавательницы Натальи Николаевна, которая помимо музыкального кружка преподавала у нас экологическое воспитание. Она всегда за меня заступалась, потому что тоже когда-то носила очень длинные волосы, а я была единственная на всё учебное заведение с такими волосами.
Мама собиралась ехать обратно в Москву и меня забрать с собой, Валера выслал нам деньги на билеты, но я так сильно дорожила учёбой, что не хотела ехать до тех пор, пока не сдам экзамены, которые через месяц должны были состояться. Но мама не хотела оставлять меня в том городе, где мне грозила смертельная опасность и мы жили, не спав ночами. Она долго настаивала, а я упёрлась учёбой, и сказала, что приеду, как сдам экзамены, чтобы потом хотя бы перевестись в Москве.
Врачи постоянно названивали нам с угрозами, приезжали, долбились в дверь, разумеется, мы никогда им не открывали. К телефону я никогда не подходила, а от всяких прочих незнакомых номеров вздрагивала, которые определял наш замечательный стационарный телефон «Русь». Я жила в своей квартире, как на минном поле, как какая-то преступница. Одним из таких звонков тогда стал тот самый, в котором знакомая Бориса Николаевича звонила, чтобы поговорить со мной, когда я отправила ему электронное письмо, а он обвинил меня в воровстве. Это было самым болезненным предательством и ударом, особенно в тот момент. Я боялась, что и он может написать на меня заявление в полицию о краже. Этого мне только не хватало для полного «счастья», рассуждала я. И мне в тот момент казалось, что весь мир встал против меня, что все сошли с ума в этом городе…