Собираясь на съёмки, я оделась в стандартную для меня одежду, серый сарафан, в котором уже была на кастинге. Одежды у меня почти не было, большая часть обносок осталась в Томске, а сарафан мы с мамой купили в Москве, чтобы было в чём ходить. Заплела одну косу, и, разумеется, как обычно, не стала краситься. Я этого никогда не делала, хотя один человек в старом городе подарил мне коричневую тушь, не чёрную, сказав мне ещё тогда, что я светлая, и тушь, поэтому нетёмная. Этим человеком была Наталья Николаевна, та самая преподавательница в педагогическом колледже, у которой я брала уроки вокала. Как-то Наталья Николаевна пригласила меня к себе домой позаниматься. Как сейчас помню, у них дома стоял настоящий рояль, и я его увидела впервые, хорошая профессиональная музыкальная техника, сто пятьдесят летнее кресло-качалка, в котором мне удалось посидеть и покачаться. Вскоре Наталья Николаевна стала моим другом, и на одной из дружеских встреч в кафе сделала такой подарок. Преподавательница носила похожее старинное широкое обручальное кольцо, которое потерял Борис Николаевич. Когда я его на ней увидела, вспомнила тот болезненный удар с обвинением и предательством.
Последняя встреча в городе, как раз у меня была с ней, накануне я просила спрятать меня у них, когда понимала, что мне грозит опасность, но мама Натальи Николаевны не понимала ничего, думала, что я убежала из дома, и они отвезли меня обратно. Но не могла же я сказать им правду, да и какую, в такое даже мне с трудом хотелось верить, что меня столько лет терроризировали, удерживали в заточении, издевались, морили голодом, и прочие фашистские методы какие на себе испытала. Ходить пять лет со сломанным пальцем вместе с кистой только чего стоило!
Был конец мая, ещё мне прислали sms, что съёмку перенесли, но она была сформулирована не совсем верно, и я поняла, что её перенесли на другое время, а не на другой день. Но мама моя, как всегда оказалась права, и пыталась меня убедить, что это запись будет в другое время, а не съёмка, но одна запитая решила, что я всё ж отправлюсь. Я приехала, как говорится, к разбитому корыту, но к счастью, или, к сожалению, я оказалась такой не одна. Выйдя из проходной на улицу, на меня обратила внимание одна пожилая женщина, которая попросила меня уточнить о съёмке, у кого я записывалась, так как она пришла без записи. Я была не опытна, то просто позвонила этому человеку и спросила, он как раз меня перезаписал. Женщина кинулась прочь удаляться от телецентра, а я стала догонять её, чтобы расспросить хоть что-то, раз она на съёмки приходила часто. Недолго поговорив, она заметила, что у меня руки в краске, ещё спросила, не художница ли я. Мне так приятно было это услышать, но ответив отрицательно, я не стала ей пояснять, откуда у меня на руках краска. В доме я начала делала ремонт в комнате, как раз накануне красила окно, вот и заляпалась, потому что окна красить труднее всего! Не хочешь замарать стекло, значит, запачкаешь руки. Она подумала, что я просто стесняюсь признать, что я художница и вернулась обратно к теме массовки, спросив меня, что иду туда, чтобы подзаработать, я подтверждающе кивнула головой. Вот тут мне пришлось солгать, не хотела говорить правду, тем более что она имела, целую историю, или я должна была ей сказать, что мне надо засветиться, но засветиться не для стандартных целей, а для одного, всего одного близкого и дорогого мне человека. Тут она мне целую лекцию прочла о том, как лучше заработать в массовке, кто больше платит, на какие передачи стоит ходить, но меня интересовала всего одна.