– Честно предупреждаю: это больно. Так что предлагаю укольчик. Ничего не почувствуете.
В шприцах – морфин. Однако мальчики не понимают хорошего отношения, бьются на полу, не дают сделать инъекцию, вынуждая снова ударить, отправив одного в нокаут. Сопротивление сломлено. «Пчелка укусила», – шучу, вгоняя иглу в вену. Все, дурман растекается по жилам строптивцев, превращая последние минуты их жизни в странный сон.
Пока препарат не подействовал, заглядываю во вторую, маленькую комнату. Там лежит хозяин квартиры, спеленатый, как мумия. Живой, разумеется. Я не полоумный убийца, истребляющий каждого встречного, я – другое. Судя по запаху, мужик не вытерпел и нагадил под себя. Так… С этой стороны ждать сюрпризов не приходится, а значит, можно не отвлекаться от главного.
Выбор места, кстати, не всегда сопряжен со сложностями и насилием, вариантов много. Как много и способов заманить ребенка. Но это детали, это легко нарабатывается. Если честно, больше всего мне нравится удивлять людей в их собственных жилищах, как оно было в первый раз, в самый-самый первый – я про настоящую реконструкцию, подросток в костре не считается…
Можно начинать.
Ощипываю тушки, освобождая их от волос и ногтей. Обливаю пивом. Раскалываю над каждым по десятку яиц. Приступаю ко взбиванию. Рабочей поверхностью служит столешница, разложенная на кафеле в коридорчике, под нее подложен войлок в два слоя, чтоб не так было слышно. Действую тяжелым стальным пестом, чем-то похожим на гантелину. Сначала обрабатываю Димку, потом Олега: под моей «гантелиной» они и умирают. Сыплю муку с табаком: серая пыль смешивается с кровью…
Второклассники – удобный полуфабрикат.
Вечная проблема: членить тела или нет? В рецептах прямо об этом не сказано, но как можно приготовить хоть что-то, например из свиньи, не разрезав ее? Как обычно в таких случаях, я решаю, что Мастер промолчал в силу очевидности, и вынимаю пилу из чехла…
– Я пришел тебя предупредить, дурак, – прошептал Боб, оглянувшись на раскрытую дверь комнаты. – Не догоняешь?
– Почему не догоняю? – сказал Санька. – Не пускать ребенка одного на улицу, забирать из школы, и все такое. Мы с женой и без твоих подсказок давно живем в режиме ЧС. Просто гнида эта тыкает вас, писак-дармоедов, носом в стол: не пиши, не пиши, не пиши. Вот ты и бесишься.
– Да не бешусь я… уже. Отбесился. Боюсь я, Санек. Это ведь что-то запредельное, по ту сторону обычного зверства или безумия.
– А что менты?
– Работают менты, что ж еще. Только, по моим наблюдениям, продвижения ноль. Тсс, это большой секрет…
Боб, он же Борька, Санин сосед по лестнице и давний приятель, был журналистом, хоть и считал себя писателем. Но если писательские амбиции заметно превосходили его творческие возможности, то журналист он был хороший: с надежными связями и борзым пером. Интересовался, в основном, криминальными темами. Сегодня ему удалось попасть на место последней вылазки серийника, нагнавшего панику на миллионный город, вот и прибежал делиться новостями. Сильно был впечатлен, оттого пафос и драматизм.
– Вы, щелкоперы, с вашими фантазиями когда-нибудь всерьез доиграетесь, – заговорил Санька. – Достоевского, видите ли, в школе изучаем. А чему он учит? Тому, как носить под курткой топор в веревочной петле, как это просто, эффективно и, главное, круто. И романтически настроенные дебилы с восторгом выполняют его инструкции, сколько уже случаев было в истории. Да что – классика! Взять этого, как его… фантаста популярного… Лакуненко?
– Лукавинка, – подсказал Боб. – Сергей Лукавинка.
– Извини, фантастику с некоторых пор не читаю… Что делает ваш Лукавинка? Красиво так, смачно показывает, что убивать детей – норма и что, когда дети убивают – тоже норма. Какого результата ждать от такого «чтения», учитывая, что читают его книги как раз те самые дети?
– Притягиваешь примеры за уши. Нашел, блин, врагов.
– Не нравятся эти, приведу десяток других. Дело-то не в фамилиях, а в том, что безобидные с виду книжонки ломают чьи-то жизни, и что есть люди, для которых каждое напечатанное слово – святыня. Таким читателям и дают потом кличку Читатило, которую они с гордостью носят.
– Читатило – это выверт, отклонение.
– Это, Бобик, образцовый поклонник. Эталон.
– А ты уверен про гордость? Ну, что маньяк свою кличку носит с гордостью? – Борис явно завелся. – Может, он страдает.
Санька оторопел.
– Кто страдает? С дуба рухнул, журналист?
– Я только стараюсь не делать поспешных выводов. Человек, возможно, хочет что-то крикнуть из своего зазеркалья нашему миру, чтобы его услышали и помогли ему.