Было страшно и одновременно хорошо. Хотелось спать. И Большой Подросток позволил себе поспать больше часа. Впервые лет за семь.
Так ощущают себя при первом сексе, когда почему-то не встает. У него не получилось. И не скоро получится.
«Великан, ложись и спи», – Бог никогда такого не скажет.
Когда жизнь так сильно меняется, Великаны позволяют себе то, о чем никогда бы не помыслили раньше.
Сон – самое сладкое из всех удовольствий. Лучше секса, аттракционов, дорогой еды и одежды. А еще – работа на птицефабрике и приятная, губительная слабость – курение.
Два, три, пять часов сна…
Где-то глубоко, словно пшеничное зерно в сочной почве, в нем дозревало умение творить чудеса. Все Иисусы умеют что-то необычное.
А потом кое-что произошло.
Великан опускает стекло, вытаскивает из куртки пачку «Мальборо». Огонек сигареты в боковом зеркале – словно красный, подмигивающий глаз. Машину озаряет сполохом. Кто-то идет на обгон.
В салоне легковушки подростки – в основном девушки, и одна из них, на переднем сиденье, полуголая. Улыбается, щупает свою грудь. Водитель, которого не разглядеть, несколько раз давит на клаксон.
Девица видит нахохлившуюся старуху и смеется, вытянув вверх средний палец. Машина растворяется вдали сигаретными точками габаритных огней.
Большой Человек дымит и думает. Чайки кричат, но табак их успокаивает. От тлеющей сигареты они всегда утихают.
На какое-то время.
Поворотный момент жизни Большого Человека – познание одиночества.
Рано или поздно каждый узнает, каково оно, абсолютное одиночество. Это не пустой дом и сны, после которых просыпаешься с липкими трусами. Не кучка осиротевших материнских библий.
Одиночество – когда сам становишься почти как Бог и умеешь воскресать. Почти… потому что проходить сквозь дерево и землю так и не научился.
Лучший способ почувствовать себя одиноким – умереть.
Самое отчетливое воспоминание Великана – как он очнулся обернутым в черный ящик, словно червяк в кокон паутины. В гробу клаустрофобия стократ острее даже у того, кто прежде не боялся замкнутых пространств.
Какое-то время казалось, что сейчас ночь. В мочевом пузыре не было позывов. Не было и тошнотворного послевкусия от гадкого сна.
Так почему он проснулся?
Кокон… Твердый деревянный кокон, тесный настолько, что тело напоминало лепешку. Брать одежду не по размеру – плохо. Брать гробы – еще хуже.
Смерть разгадала обманку с Именем…
Что-то твердое сковывало взгляд. На глаза положили монеты. Толстые и тяжелые, чтобы веки не открылись. Когда Великан моргнул, сталь заскрипела, но осталась на месте. Чтобы деньги не упали при переноске гроба, кто-то капнул на кожу клей.
До сих пор шрамы, словно уродливые розовые зрачки, следят за обстановкой, пока Большой Человек спит.
Ведьма приходит в себя, молча наблюдает за огоньком, грызущим сигаретный фильтр. В машине острый аромат жженого ацетатного волокна. Рокот двигателя кромсает ночь, пленница плачет.
Около десяти часов в могиле. Но десять часов – это здесь, наверху.
Там, внутри, – десять лет.
Во сне люди умирают, ибо наступает момент, когда они путают сон со смертью…
Великан решил, что наступила расплата за сон. Темная, тесная, обездвиживающая. Наверное, так сознание чувствует себя в коматозном теле.
Кара за сладкую негу под одеялом. Будто стигматы, ссадины на веках сочились теплым.
А потом темнота стала плеваться голосами мертвецов. Так стонут чайки, предвкушая славную бурю. Они выли и перешептывались по ту сторону досок.
По дереву застучало. Что-то, одновременно напоминающее стук тонких детских пальчиков и тиканье часов. Словно будильник отсчитывал мгновения до пробуждения.
Но из этого сна не было выхода.
Пальчиков стало катастрофически много. Их обладатели жутко злились на то, что Бог шепнул кому-то на ухо: «Проснись и дыши».
Пальчики и чайки, пальчики и чайки, злые пальчики и…
Чтобы спастись, нужно кричать. Даже когда в гробу остался только углекислый газ. Глотать его и выпускать наружу, процеживая сквозь опухшие связки порции страха.
Пальчайкипальчайкипальчайки!
Что-то лопнуло от боли, заливая горло кровью.
Сквозь шум пробился звук лопат могильщиков, копающих яму поблизости. Великана отрыли те же, что на похоронах засыпали его землей. Никто из них не слышал постукиваний и птичьего стона.
Когда почву раскидывали, мертвецы захлебывались от ненависти. Они завидовали.
Так появились Чайкины Песни.
Могила выплюнула его иным.
Несколько недель Большой Седой Человек не осознавал, что находится уже не в гробу. Великан очнулся в кровати, обнявшей тело толстыми кожаными ремнями. От вони мочи, лекарств и сумасшествия в голове клубилась вязкая химическая пустота. Далеко на периферии звучали голоса, которым уже не исчезнуть.